Бегущая могила
Шрифт:
— Верно, — устало сказала Робин. Она специально сидела с Шоной в надежде узнать больше новостей о Джейкобе, потому что догадывалась, что именно его судьбу она подслушала, когда Хармон, Чжоу и Бекка обсуждали что-то в кабинете Мазу, но она забыла, насколько раздражительной может быть эта девушка.
— Ты слышала о нем? — Шона спросила Робин радостным шепотом, когда Кайл проходил мимо конца стола.
— Нет, — сказала Робин.
— Хахаха, — сказала Шона.
Люди рядом с ними были заняты своим напряженным разговором. Шона оглянулась в сторону, чтобы убедиться, что ее не подслушивают, и, наклонившись, шепнула Робин:
—
— Ну, — осторожно сказала Робин, тоже шепотом, — я имею в виду… Он ведь гей, не так ли? Так что…
— Это материализм, — сказала Шона громче, чем собиралась, и один из молодых людей рядом с ними оглянулся, и Шона, вопреки желанию Робин, громко сказала им:
— Она считает, что есть такое понятие, как “гей”.
Очевидно, решив, что ничего хорошего из ответа Шоне не выйдет, молодой человек вернулся к своему разговору.
— Тела не имеют значения, — твердо сказала Шона Робин. — Важен дух.
Она снова наклонилась к ней и снова заговорила заговорщицким шепотом.
— Вивьен хотела установить с ним духовную связь, и я слышал, как она выбежала оттуда, типа, плача, хахаха. Вот это эгоистичность, думать, что люди недостаточно хороши, чтобы с ними спать.
Робин молча кивнула, что, похоже, удовлетворило Шону. Пока они ели, Робин пыталась подвести Шонну к теме Джейкоба, но кроме уверенного утверждения Шонны, что он обязательно скоро уйдет, потому что так распорядился папа Джей, больше ничего не выяснила.
Следующее письмо Робин к Страйку было лишено полезной информации. Однако через два дня после того, как она положила его в пластиковый камень, ее и остальных высокоуровневых новобранцев, за исключением Кайла, Бекка Пирбрайт привела на очередное занятие по ремеслу.
Стоял жаркий безоблачный июньский день, и Бекка вместо толстовки надела футболку с логотипом церкви, хотя рядовые прихожане продолжали ходить в своих плотных спортивных костюмах. Вдоль тропинки, ведущей к бытовкам, цвели полевые маки и маргаритки, и Робин могла бы почувствовать приподнятое настроение, если бы не тот факт, что прекрасная погода на ферме Чепменов переключила ее мысли на все те места, где она предпочла бы оказаться. Даже центр Лондона, который в жару никогда не был самым уютным местом, в эти дни казался ей каким-то ненастоящим. Она могла бы надеть летнее платье вместо этого толстого спортивного костюма, купить себе бутылку воды по желанию, гулять где угодно и свободно…
Когда группа подошла к порткабине, где обычно делали кукурузные куколки, раздался испуганный ропот. Столы перенесли на улицу, чтобы не было душно в ремесленном цехе, но удивление группы не было связано с перестановкой столов.
Несколько членов церкви сооружали рядом с бытовкой соломенного человека высотой двенадцать футов. У него был прочный проволочный каркас, и Робин теперь поняла, что большая соломенная скульптура, над которой она видела Вэн, была головой.
— Мы делаем такие каждый год, в честь Проявления Украденного Пророка, — сказала улыбающаяся Бекка, усаживаясь за столы для рукоделия и рассматривая большого соломенного человека. — Пророк сам был талантливым мастером, поэтому…
Голос Бекки прервался. Эмили только что вышла из-за соломенной скульптуры, руки ее были заняты бечевкой. Голова Эмили была свежевыбрита; как и Луизе, ей явно еще не разрешили отрастить
— Поэтому мы чествуем его по тем средствам, которые он выбрал для самовыражения, — закончила Бекка.
Когда группа автоматически потянулась к стопкам полых соломинок, Робин увидела, что ее товарищи перешли к изготовлению фонарей Норфолка, более сложных, чем те, которые она делала раньше. Поскольку никто не захотел ей помочь, Робин потянулась к ламинированной инструкции на столе, чтобы посмотреть, что нужно делать, а солнце било ей в спину.
Бекка скрылась в ремесленной комнате и вернулась с переплетенным в кожу экземпляром “Ответа”, из которого Мазу читала, пока они работали. Сняв шелковую закладку с указанием места, на котором они остановились в последний раз, Бекка прочистила горло и начала читать.
— Теперь я перехожу к той части моей личной истории веры, которая столь же ужасна, сколь и чудесна, столь же душераздирающа, сколь и радостна.
Позвольте мне прежде всего заявить, что для тех, кто живет в “мире мыльных пузырей”, то, о чем я собираюсь рассказать, — или, по крайней мере, моя реакция на это и мое понимание этого — скорее всего, вызовет недоумение, даже шок. Как, спросят они, смерть ребенка может быть чудесной или радостной?
Прежде всего я должен рассказать о Дайю. Материалисты назвали бы ее моей дочерью, хотя я любил бы ее точно так же, если бы не было плотской связи.
С самого раннего детства было очевидно, что Дайю никогда не понадобится пробуждение. Она родилась бодрствующей, и ее метафизические способности были необычайно велики. Она могла одним взглядом укрощать дикий скот, безошибочно находить потерянные предметы, как бы далеко они ни находились. Она не проявляла интереса к детским играм и игрушкам, но инстинктивно обращалась к Священному Писанию, она умела читать раньше, чем ее учили, и изрекать истины, на понимание которых у многих уходит целая жизнь.
— И она могла стать невидимой, — раздался прохладный голос рядом с возвышающимся соломенным человеком.
Несколько человек из группы посмотрели на Эмили, но Бекка проигнорировала это замечание.
— По мере того, как она росла, ее способности становились все более исключительными. Мысль о том, что четырех— или пятилетний ребенок обладает такой степенью духовного призвания, показалась мне нелепой, если бы я не был свидетелем этого. С каждым днем она возрастала в мудрости и давала все новые и новые доказательства своего чистого общения с Пресвятым Божеством. Даже будучи ребенком, она намного превосходила меня в понимании. Я потратил годы на то, чтобы понять и использовать свои собственные духовные дары. Дайю же просто принимала свои способности как естественные, без внутреннего конфликта, без смущения.
Сейчас я оглядываюсь назад и удивляюсь, как я не понял ее судьбы, хотя она говорила мне о ней за несколько дней до своего земного конца.
— Папа, я скоро должна посетить Пресвятую Богородицу, но не волнуйся, я вернусь.
Я подумал, что она говорит о состоянии, которого достигают чистые духом, когда ясно видят лицо Божественного, и которого я сам достиг с помощью песнопений, поста и медитации. Я знал, что Дайю, как и я, уже видела Божество и разговаривала с ним. Слово “посещение” должно было меня насторожить, но я был слеп там, где она видела ясно.