Бегущая могила
Шрифт:
— Затем она сказала, что со мной могут связаться два человека по имени Робин Эллакотт и Корморант Страйк, которые пытаются найти компромат на мою семью. Естественно, я попросил уточнить детали, но она сказала, что не может их дать, так как это открытое расследование. Она дала мне номер телефона, по которому можно позвонить, если вы со мной свяжетесь. И когда вы позвонили… ну, вы знаете, что произошло, — безапелляционно заявил Руфус. — Я позвонил по номеру, который мне дали, и попросил позвать констебля Кертис. Ответивший мне
— Очень умно с вашей стороны проверить, — прокомментировала Робин.
— Ну, конечно, я проверил, — сказал Руфус с оттенком удовлетворенного тщеславия. — Если мы не проверяем, для инженеров на карту будет поставлено нечто большее, чем плохая рецензия в каком-нибудь шуточном журнале по общественным наукам.
— Вы не возражаете, если я буду делать записи? — спросила она, доставая свою сумку.
— Почему я должен возражать? — раздраженно сказал он.
Робин, знавшая по записям в Интернете, что Фернсби женат, молча посочувствовал его жене, когда потянулась за ручкой.
— Констебль Кертис — так называемая — дала вам номер стационарного телефона или мобильного?
— Мобильного.
— У вас он еще есть?
— Да.
— Можно мне его взять?
— Мне нужно подумать об этом, — сказал он, подтверждая впечатление Робин о том, что это человек, который считает, что информация — это, безусловно, сила. — Я решил перезвонить вам, потому что вы, по крайней мере, сказали правду о том, кто вы. Я проверил вас в Интернете, — добавил он, — хотя вы не очень похожи на свои фотографии.
Его тон не оставлял у Робин сомнений в том, что, по его мнению, вживую она выглядит еще хуже. С каждой минутой ей становилось все жальче его жену, и она сказала:
— В последнее время я немного похудела. Ну, мы с моим партнером…
— Это Корморант Страйк?
— Корморан Страйк, — сказала Робин, которая не понимала, почему Фернсби должен занимать первое место на рынке педантизма.
— Не Корморант?
— Не Корморант, — терпеливо сказала Робин. — Мы расследуем деятельность Всеобщей Гуманитарной Церкви.
— Зачем?
— Нас наняли для этого.
— Газета?
— Нет, — сказала Робин.
— Я не уверен, что хочу с вами разговаривать, если не знаю, кто вам платит.
— У нашего клиента есть родственник в церкви, — сказала Робин, решив, что проще, учитывая придирчивость Руфуса, не говорить, что родственник в действительности вышел.
— А как мой отец относится к этой ситуации?
— Вы в курсе, что он сейчас…?
— На ферме Чепменов? Да. Он написал мне дурацкое письмо, что вернулся назад.
— Что вы имеете в виду под “вернулся”? — спросила Робин, ее пульс участился.
— Я имею в виду, что он там уже бывал, очевидно.
— Правда? Когда?
—
— Почему такие короткие сроки? Мой клиент интересуется тем, что заставляет людей приходить в церковь и что заставляет их уходить, понимаете ли, — добавила она коварно.
— В первый раз он ушел, потому что моя мать подала на него в суд. Второй раз — потому что заболела моя сестра Роуз.
Скрывая свой интерес к этим ответам, Робин спросила,
— Что заставило его захотеть присоединиться в 95-м году, вы знаете?
— Тот человек, который все это затеял, Уэйс, выступал с докладом в Сассекском университете, где работал мой отец. Он пошел туда в духе мнимых научных изысканий, — сказал Руфус с легкой усмешкой, — и попал на удочку. Он ушел со своего поста и решил, что посвятит себя духовной жизни.
— Так он просто сорвался?
— Что вы имеете в виду под словом “сорвался”?
— То есть, это было неожиданно?
— Ну, — сказал Руфус, слегка нахмурившись, — на этот вопрос трудно ответить. Мои родители были в середине бракоразводного процесса. Наверное, можно сказать, что у моего отца был так называемый кризис среднего возраста. На работе его не продвигали по службе, и он чувствовал себя недооцененным. Вообще-то он очень сложный человек. Он никогда не ладил с коллегами, где бы он ни работал. Спорный. Зациклен на чинах и званиях. Это довольно жалко.
— Хорошо, — сказала Робин. — И ваша мать подала на него в суд, чтобы заставить его выйти?
— Не для того, чтобы заставить его уйти, — сказал Руфус. — Он взял меня и Роуз на ферму.
— Сколько вам было лет? — спросила Робин, ее пульс участился.
— Пятнадцать. Мы близнецы. Это были школьные летние каникулы. Отец нас обманул, сказал, что это будут недельные каникулы за городом. Мы не хотели его обижать и согласились поехать.
В конце той недели он прислал моей матери письмо, полное церковного жаргона, в котором говорилось, что мы втроем перешли в ВГЦ и больше не вернемся. Моя мать получила срочный судебный приказ и пригрозила ему полицией. В итоге мы ушли посреди ночи, потому что мой отец заключил с Уэйсом какое-то нелепое соглашение и боялся сказать ему, что этого не будет.
— Какое соглашение?
— Он хотел продать семейный дом и отдать все деньги церкви.
— Понятно, — сказала Робин, которая почти не ела свой бутерброд, так много она делала заметок. — Полагаю, вы с сестрой были рады уехать?
— Я был, но моя сестра была в ярости.
— Правда?
— Да, — сказал Руфус с очередной усмешкой, — потому что она была влюблена в Джонатана Уэйса. Предполагалось, что на следующий день он отвезет ее в центр в Бирмингеме.
— Ее переводили? — спросила Робин. — Через неделю?