Бегущая могила
Шрифт:
— Как я уже сказал по телефону, этот разговор строго неофициальный, — сказал детектив. — Ничего не будет опубликовано.
— Если только ты не разрушишь церковь, — сказала Эбигейл.
— Возможно, ты переоцениваешь мои возможности.
Она быстро опустошала свой бокал с вином. Посмотрев на него через пару мгновений своими темно-синими глазами, она сказала немного агрессивно,
— Ты думаешь, что я трусиха, да?
— Кажется, это последнее, о чем я думал, — сказал Страйк. — Почему?
— Как ты думаешь,
Она гневно ткнула пальцем в База, который теперь стоял один у бара.
— Я не буду ничего афишировать, — заверил ее Страйк. — Я только хочу…
— Да, ты говорил по телефону, — перебила она, — и я хочу сказать кое-что о Кевине Пирбрайте, который звонил мне. Он сказал одну вещь, которая меня чертовски расстроила.
— Что это было?
— Речь шла о моей маме, — сказала Эбигейл, — и о том, как она умерла.
— Как она умерла, если не возражаешь? — спросил Страйк, хотя уже знал.
— Она утонула на пляже Кромер. У нее была эпилепсия. У нее был приступ. Мы плыли к берегу, гоняясь друг за другом. Я оглянулась, когда было достаточно мелко, и подумала, что я победила, но… она исчезла.
— Мне жаль, — сказал Страйк, — это звучит крайне травмирующе. Сколько тебе было лет?
— Семь. Но этот чертов Кевин по телефону… Он хотел, чтобы я сказала, что мой отец утопил ее.
Эбигейл осушила свой бокал, после чего решительно сказала:
— Это неправда. Мой отец даже не был в воде, когда это случилось, он покупал мороженое. Он прибежал обратно, когда услышал мой крик. Он и еще один человек вытащили маму на песок. Папа пытался сделать ей искусственное дыхание, но было уже поздно.
— Мне жаль, — снова сказал Страйк.
— Когда Пирбрайт сказал, что папа убил ее… это было похоже на то, что он принимал что-то… Это, пожалуй, единственное хорошее, за что я когда-либо цеплялась, еще до фермы Чепмена, что они любили друг друга, и если у меня этого нет, тогда все это дерьмо, понимаешь?
— Да, — сказал Страйк, которому пришлось приложить немало усилий, чтобы удержать хорошее в своих воспоминаниях о собственной матери, — Понимаю.
— Пирбрайт продолжал говорить: “Он убил ее, не так ли? Убил, да? А я отвечала: “Нет, блядь, не убил”, и в конце концов сказала ему, чтобы он отвалил, и ушла. Это потрясло меня до глубины души: он нашел меня и позвонил мне на работу, — сказала Эбигейл, слабо удивляясь собственной реакции. — После этого у меня была пара очень плохих дней.
— Я не удивлен, — сказал Страйк.
— Он сказал, что его бросил издатель. Он думал, что если я расскажу ему
— Ее нет, — сказал Страйк.
— Что? — сказал Эбигейл, нахмурившись. — Он врал?
— Нет, но его ноутбук был украден, предположительно убийцей.
— О… да. Мне позвонили из полиции, после того как его застрелили. Они нашли номер пожарной части в его комнате. Я сначала не поняла. Я думала, что он застрелился. У него был странный голос по телефону. Нестабильный. Потом я увидела в газете, что он торгует наркотиками.
— Так считает полиция, — сказал Страйк.
— Это повсюду, — сказала Эбигейл. — Это единственная вещь, которую ВГЦ делает правильно — никаких наркотиков. Я вытащила достаточно наркоманов из дыр, которые они случайно поджигали.
Она оглянулась. Баз все еще стоял у бара.
— Я принесу, — сказал Страйк.
— О. Спасибо, — сказала она удивленно.
Когда Страйк вернулся со свежим бокалом вина, она поблагодарила его, а затем сказала:
— Так откуда же ты знаешь об этих обвинениях, которые он выдвигал против церкви, если книги не было?
— Пирбрайт переписывался с нашим клиентом. Не против, если я буду делать записи?
— Нет, — сказала она, но выглядела раздраженной, когда он достал свой блокнот.
— Я хочу прояснить одну вещь, — сказал Страйк. — Я считаю, что смерть твоей матери была несчастным случаем. Я задаю следующие вопросы только для того, чтобы убедиться, что я все выяснил. Был ли на нее оформлен полис страхования жизни?
— Нет. После ее смерти мы остались без средств к существованию. Она всегда была единственной, у кого была постоянная работа.
— Что она делала?
— Все подряд — работала в магазинах, немного убиралась. Мы много переезжали.
— Имели ли твои родители собственность?
— Нет, мы всегда арендовали.
— Разве семьи твоих родителей не могли помочь материально? — спросил Страйк, вспомнив старое хэрроувское прошлое.
— Родители моего отца эмигрировали в Южную Африку. Он с ними не ладил. Наверное, потому, что они отправили его в Хэрроу, но он оказался жуликом. Я думаю, он выуживал из них деньги, но им это надоело.
— Работал ли он когда-нибудь?
— Не особо. Было несколько сомнительных схем, как быстро разбогатеть. Все держалось на акценте и обаянии. Помню, как разорился бизнес по продаже элитных автомобилей.
— А семья твоей матери?
— Рабочий класс. Бедные. Моя мать была очень красивой, но, думаю, семья моего отца считала ее грубой — наверное, поэтому они ее и не одобрили. Когда они познакомились, она была танцовщицей.
Прекрасно понимая, что слово “танцовщица” не обязательно подразумевает Королевский балет, Страйк решил не расспрашивать дальше.