Бэкап Междумирье
Шрифт:
– Терпи, касатик. Бог терпел и нам велел.
– Глафира Ивановна, - фельдшер укоризненно покачал желтым пальцем. Глаша обидчиво подобрала губы, а я подмигнул ей.
– Михаил Ефимович, пишите. Проникающее осколочное ранение грудной клетки. Перелом двух нижних ребер с правой стороны. Больной, вам делали стягивающую перевязку?
– Так точно, сказали, что перелом. Осколком прилетело в «разгрузку».
Фельдшер при этих словах метнул в мою сторону любопытный взгляд, но промолчал.
– Так, а здесь у нас что? – врачиха дошла
– Три месяца назад попал под бомбежку. Лежал в госпитале.
Михаил Ефимович вздохнул, по возрасту он был немного старше меня и скорей всего в той войне также участвовал.
– Раньше были ранения?
– Нет, бог миловал, - я начал нарочито окать, чтобы походить на жителя северных районов России. Как-то приходилось бывать там, поэтому подделать говор было несложно.
– Глаша, промойте рану и стягивающую повязку. Вроде как заживает хорошо.
– Может, сами подскажите вашу фамилию и имя, больно уж тут почерк неразборчивый?
Женщина подняла голову от журнала, вид у неё был усталый, обычный для медиков даже в нормальной гражданской жизни. Настоящие врачи всегда уставшие.
– Кожин Василий Петрович, одна тыща девятьсот двадцать пятого года рождения. Призван Советским райвоенкоматом города Костромы.
– Вологодский? – кинул в мою сторону быстротечный взгляд фельдшер, он выписывал мне новый формуляр, взамен неразборчивого.
– Не, вятский, - я улыбнулся от собственной наглости, район призыва выложил и вовсе от балды. Наверное, почти в каждом городе был свой, Советский район. – Воинская должность сержант, командир отделения. Скажите, товарищ военврач, а нельзя меня долечиваться в Кострому отправить?
– Не положено, - докторша что-то быстро чиркала в приемном журнале и даже не подняла голову.
– Товарищ капитан, - фельдшер явно был на моей стороне, узнал во мне брата-фронтовика, - пусть в Приволжском пересядет, там много поездов проходит. Когда еще будет такой повод? Война, как видите, затягивается.
– Да, скоро же Новый Год, родные обрадуются.
Врач, наконец, оторвала голову от писанины, в её глаза промелькнуло что-то человеческое.
– Ох, подведете вы как-нибудь Михаил Ефимович меня под монастырь. Выписывайте направление, но номер госпиталя уж сами ищите. Кожин, завтра перед обедом в перевязочную, соблюдать постельный режим, иначе с нами до Самары поедете!
– Так точно!
Я бы вскочил с места, но Глафира в этот момент как раз помогала мне рубашку надеть.
– Не идет? – с койки, стоящей напротив на меня смотрел усатый черноволосый мужчина. Я кивнул в ответ головой. – Я тоже пробовал, но сразу своё вспоминается.
Госпитальный вагон выглядел совсем не так, как обычный плацкартный. Двойной ряд коек был поставлен вдоль окон, оставляя широкий проход для тележек и носилок. На второй этаж вели складные лестницы. В начале вагона располагался пост медсестры и перевязочная, а один из туалетов оборудован для колясочников и больных с костылями. В соседнем вагоне расположилась столовая, ходячие раненые ходили туда кушать по расписанию. В нашем дальнем углу лежали люди больше взрослые, многие по виду могли воевать в Отечественную. Поэтому между нами само собой возникло взаимопонимание, некое временное товарищество. Имеющим ранение или перелом конечностей помогали накинуть одежду, застегнуть китель, натянуть на койке страховочную сетку, не вызывая лишний раз нянечку или медсестру. Сегодня ведь он, а завтра ты.
Я отложил в сторону томик свежего романа Бочкарева «Батальоны в огне». Вот ведь как временные Бэкапы играют во Вселенной, у известного в моем слое Бондарева и здесь появился двойник. Я хоть на самом деле в той войне не участвовал, но все равно читать о чужих страданиях и смерти было тяжело. За эти месяцы на фронте всякое пришлось повидать, о многом услышать. Сосед, между тем, достал из кармана сосательную конфетку и продолжил мне.
– Эта книга больше для молодежи написана, чтобы знали, каково нам тогда пришлось. А ты ж видишь, как оно получилось… Нам же по второму разу воевать приходится.
– Молодые сами сейчас головы кладут. Сколько робят в Крыму полегло, - седовласый дядька, которого весь вагон величал Кузьмичом, покачал головой.
– Да, досталось тем и тем, - кивнул я в сторону книжки.
– Ты тоже на Висле был, сержант? – встрепенулся усатый Николай. Я осторожно ответил, припоминая страницы местной истории.
– Нет, в сорок пятом Рейн форсировал, я ж в инженерном служил.
– Слыхал, у меня брат двоюродный там в штурмовом батальоне воевал огнеметчиком. Вернулся с ожогом, но, говорит, еще свезло. С их батальона хорошо если четверть народу осталась. На том берегу одни эсэманы стояли, дрались насмерть.
– Было такое, - с умным видом поддакнул я, - их в плен не брали.
Все дружно замолчали, каждый о своем. Мне было муторно от того, что приходилось незаслуженно использовать звание фронтовика. Успокаивала мысль, что на этой войне я воевал честно и принес пользы намного больше, чем обычный солдат. Найденные моей группой два самолета и вертолет должны были спасти множество жизней простым солдатам на передовой. Пусть командование так и не разобралось как у меня получалось их находить, но доверие я точно заслужил. Эх, жаль орден в этой жизни так и не получу!
– Глаша, - чтобы сменить тему разговора, я перехватил нашу медсестру, бегущую по вагону с кипой бумаг, - свежая пресса есть?
– Для вас да, - некрасивое деревенское лицо девушки стало мягче от улыбки, - только «Красную Звезду» уже разобрали.
– Давайте «Комсомолку». Буду вечно молодым? – пробалагурил в ответ я, широко, в свою очередь, улыбаясь. Первым делом где только можно надо наводить мосты с младшим медицинским персоналом. Начальство высоко, а они тут, всегда рядом.