Белая кокарда
Шрифт:
Вдруг Майя вздрогнула, почуяв опасность, пронзительно заржала и взвилась на дыбы. Раздался выстрел, дорога на миг вспыхнула слепящей белизной. В грохоте копыт я упал с седла, покатился в придорожные кусты и замер; я слышал, как Майя скачет вдали по полям; сделав круг, она вернётся — так научил её отец. Я лежал на земле, сжав в руке эфес шпаги, и видел головы и плечи мужчин на фоне звёздного неба и блеск стали.
— Клянусь небом, мы его упустили!
— Он ускакал?
— Да нет, Майк, я видел, как он упал. Эй, Джон Риган, ты здесь?
Я лежал неподвижно, лицом в траву, и молил, чтобы Майя поскорей вернулась, как научил
— Риган, можешь показаться, ты среди друзей.
Я не шелохнулся. В Ирландии сейчас было немало людей, называвших себя «объединёнными ирландцами», но они могли высечь крестьянина, если тот держался другой веры, и сломать человеку руку, чтобы он молчал. То были отребья общества, всплывшие в эти тяжёлые времена на поверхность; люди, подобные отвратительным гессенцам, которые пытали горящим смоляным колпаком, колодками и полузадушеньем; люди, стрелявшие в спину.
Вот один из мужчин зашуршал в кустах у меня за спиной, и, обернувшись, я на миг увидал его в свете луны; он вздрогнул и широко открыл глаза, когда я вскочил; увернувшись от его неуклюжего кулака, я с хрустом ударил его сбоку в челюсть. Он глубоко вдохнул воздух и повалился прямо на меня, и я опустил его на землю у своих ног.
Оставались четверо.
Но они повернули на шум и окружили меня на дороге. Я удивился, увидав, что они безоружны.
— Да это, должно, юный Риган! — крикнул один из них. — Он дал Большому Тиму в зубы, и тот заснул, как младенец.
— Назад, — сказал я, подняв шпагу.
— А правда, что ты юный Джон Риган, парень? — спросил другой.
Этот был молод и нахален, разодет в пух и прах, алый камзол и золотые серьги в ушах.
— Нет, — отвечал я.
— Ладно, как тебя там, может, уберёшь эту штуку, пока никто не пострадал? Времени у нас в обрез.
— Что вам от меня надо?
Они подходили, осторожно ступая по дороге, я попятился к кустам. Пистолет у меня в кармане был взведён, но я не мог опустить в карман руку: одно неосторожное движение, и они бросятся на меня. Вдали я услышал стук Майиных копыт. Прошло всего несколько минут, как она ускакала. Она могла появиться в любой миг; прискачет по дороге и замедлит шаг, чтобы я мог вскочить в седло. Если меня не будет, она сделает ещё круг и вернётся, как научил её отец. Мне надо было продержаться, пока не появится Майя.
— Ради всего святого, — вскричал один из них, — что нам, голову тебе проломить, что ли, чтобы ты отличил врагов от патриотов? И знаешь что? Если б мы тебя здесь не остановили, тебя бы в Фишгарде точно прибили. Перерезали глотку от уха до уха!
— Патрик, сынок, да ты, никак, в рифму говоришь! — засмеялся кто-то.
— В рифму или не в рифму, а только это святая правда. Мы — люди лорда Фицджералда, мы здесь, чтобы тебя встретить, сынок. Ну теперь ты, может, уберёшь свою шпагу?
— Попробуйте отберите её у меня, — сказал я.
Вот в чём беда Ирландии — здесь собственному брату нельзя довериться. Этим я не верил, хоть говор у них был уэксфордский. [7] Я слышал, как кто-то прошептал:
— Это бешеный Риган, у них у всех повадка тигриная. Если он орудует шпагой так же, как его отец, пробьём
Они подступали всё ближе, улыбаясь и сжав кулаки.
7
Уэксфорд— графство на юго-востоке Ирландии и главный город графства.
Майя приближалась.
Сердце громко застучало у меня в груди. Я ясно слышал её. Вот она несётся по тропе от Фишгарда, всё ближе, ближе, копыта гремят по кремнистой земле. Один из четырёх, бородатый, поднял голову и прислушался; тот, что лежал в беспамятстве у моих ног, пошевелился. И тут краем глаза я увидел Майю. Она подскакала, блестя в лунном свете влажными боками, с летящими по ветру поводьями и с хлопьями пены на шее. Вот и она! Перемахнула через живую изгородь, разбросав завопивших людей, заскрежетала копытами, развернулась — я прыгнул, схватился за седло и подтянулся. Но не успел закинуть ноги в седло, как на меня кинулся один, потом другой, и вместе они стащили меня вниз. Я грохнулся о землю, и они навалились на меня. Всё смешалось, копыта, проклятья, они придавили меня к земле, я увидел их жестокие лица и блеск глаз. Изогнувшись, я скинул одного, повернулся набок и врезал кулаком другому в челюсть, но, когда я поднялся на ноги, на меня кинулись трое остальных. Один подбил мне ноги, и, когда я упал, самый дюжий из них схватил меня за горло одной рукой, замахнувшись другой.
— Только двинься, — проговорил он, тяжело дыша. — Только двинься, бешеный Риган, и я тебя прикончу, понял?
— Не трогай его, Дэн! — крикнул кто-то.
— Ах, вот как? А знаешь, что он мне все зубы выбил? Это был тот, кого я сбил с ног.
— У него кулаки, как копыта у мула из Типперэри. Видал ты, как он мне врезал?
Они захохотали, и кто-то сказал:
— И врежет ещё, когда встанет. Как ты там, в порядке, сынок?
Этот был молодой с кольцами в ушах. Он наклонился, оттащил своих людей и поднял меня на ноги, остальные держали меня сзади. Он стоял смело и весело, уперши руки в бока, а я смерил его взглядом, ибо ветерок донёс до меня приближающийся стук копыт.
— Приносим извинения за грубость, Риган, но ты тоже не очень-то приветлив.
Он нагнулся, поднял мою шпагу и подал её мне; меня отпустили.
— Мсье Пуанкаре велел тебя взять, и мы тебя взяли. На тебе ни царапинки, так что не говори о нас дурно, когда будешь ему докладывать, а то он нам задаст.
Мсье Пуанкаре! Это имя прозвучало для меня музыкой. Он был другом моего отца; француз, лучший, насколько я знал, фехтовальщик во Франции, он был связующим звеном между ирландцами, готовящими восстание, и самыми известными людьми в Париже.
— Друг твоего отца, сынок. Теперь ты нам веришь?
— Нет, — отвечал я.
— Что же, веришь или нет, только через десять минут ты со своей кобылой будешь на борту «Руана», что идёт в Ирландию, и благодари свою счастливую звезду за нас, французов и ирландцев. Ибо по дороге в Фишгард тебя поджидают двенадцать — это те люди, что убили твоего отца. Ты бы запросил смерти, парень, среди них трое этих, проклятых гессенцев.