Белая кокарда
Шрифт:
Этот полк отвратительных наёмников, введённых в Ирландию англичанами, ненавидели и проклинали, они были сущим бичом для всего края.
Майя подскакала, и один из них схватил её за поводья со словами:
— Прилив вот-вот начнётся, Майк. Если мы не поторопимся, нам придётся на корабль вплавь добираться. А пароль он сказал? У нас ведь тоже есть права, не забудь.
Я улыбнулся. Хорошо быть среди своих, ирландцев-патриотов; наконец-то я им поверил.
— За Бога, за честь, за Ирландию, — сказал я.
Они окружили меня и, отвернув воротники камзолов, показали мне белые кокарды, а я показал им свою, приколотую к рубахе, — это был знак моей миссии.
— За Ирландию, любимую страну! — вскричал один, и они низко мне поклонились.
Я заметил, что они обвязали копыта Майи мешковиной, ибо они так гремели по каменистой земле, что разбудили бы и мёртвых, и узкой тропой мы спустились по скалистому склону к морю. Я видел, как блестели глаза на их бородатых лицах, слышал, как они тихо переговаривались; их страшили гессенцы.
— Всё в порядке, Риган? — спросил один.
— Да, — сказал я.
И я улыбнулся, глядя ему в лицо. Странный способ праздновать своё семнадцатилетие, подумал я, на борту французского капера, [8] идущего в Ирландию под флагом Пуанкаре, друга моего отца. И с зашитым в седло письмом, которое надо доставить лорду Эдварду Фицджералду, одному из величайших людей Ирландии.
Странно, я не чувствовал страха, только растущее возбуждение.
8
Капер— частное вооружённое судно, которое с разрешения правительства занимается захватом судов, перевозящих грузы в пользу воюющей страны.
Меня к этому готовили. Сколько я себя помню, отец вечно разъезжал между Пембрукширом и Ирландией, готовя восстание против английского ига. Подобно ему, я был рождён, чтобы посвятить себя служению своему краю. В географии я не очень-то разбирался, зато хорошо стрелял из мушкета и пистолета; в арифметике я был не силён, зато фехтовать меня обучили в 1797 году во Французской фехтовальной академии, которую одно время возглавлял мой отец.
Сердце моё забилось, когда в просвете меж быстро бегущих облаков внезапно показалась луна и я вдруг увидел на море капер; мне не терпелось подняться на борт и увидеть мсье Пуанкаре, чтобы вместе с ним послужить любимой Ирландии.
Но если б я знал, сколько крови прольётся от Мита до Килдэра, от Уиклоу и до Уэксфорда, я отбил бы Майю у патриотов, и ускакал назад, домой, и сжёг бы письмо к лорду Эдварду Фицджералду, роковое для Ирландии.
Тайный рейс
«Руан» я узнал тотчас: зловещий, с низкой посадкой, он стоял у заброшенного причала к востоку от пристани; огней на нём не было, только на корме горел фонарь, бросая кровавое пятно света на чёрную воду. Я никогда не встречал Жоржа Пуанкаре, через которого отец держал связь с Французской Директорией, однако я часто видел, как его маленький капер крадётся вдоль пембрукширского побережья, — то выскользнет из-за мыса Святой Анны, то возникнет прямо в Хейвене и следит себе за манёврами британского флота, которым командовал Нелсон. Ибо Ирландии важно было знать местонахождение Нелсона. Для того чтобы французы поддержали Ирландское восстание, высадившись в заливе Бантри, необходимо было точно знать, где находится Нелсон.
Майя, как помнится, скосила на меня глаз, когда матрос повёл её по мосткам, чтобы поставить в стойло, а я спустился вслед за молодым ирландцем-патриотом в каюту на нижней палубе.
— Мсье Пуанкаре, сын Шона Ригана!
— Невредимый? — спросил голос из-за двери.
— С головы ни волоска у него не упало и на теле ни царапинки, а вот у Дэна Фэрлонга челюсть расшатана, да и у Мика Дойла глаз так заплыл, что ничего не видит.
Раздался оглушительный смех — замок на дверях скрипнул.
— Настоящий Риган, тут не ошибёшься!
Пуанкаре распахнул дверь, протянул мне руку, широко улыбнулся. Человек крупного сложения, лицо смуглое, на щеках шрамы от сабельных ран. Отец говорил, что он — наш лучший агент во Франции, к тому же богат от рождения; наследник аристократического рода, он считался лучшим фехтовальщиком в Париже, хотя и был, как ни странно, левшой. И хоть я обучался в Академии фехтования в Париже, я его никогда не видел; правда, о его искусстве ходили легенды. Многие пали от его руки, сказал мне однажды отец, но все были убиты в честном поединке, и он никогда не затевал ссоры сам. Страстный поклонник генерала Бонапарта, он посвятил себя делу Ирландии.
Пуанкаре указал на стул против его стола, на котором лежали карты, и я уселся против него. Он сказал:
— Наконец-то я вижу сына Шона Ригана, с которым был дружен столько лет! Прими мои сожаления, Риган, по случаю смерти твоего отца.
— Зачем вы доставили меня сюда, мсье Пуанкаре?
— Затем, что у Фишгарда тебя ждала вражеская засада, разве мои люди не сказали тебе об этом?
Голос у него был гортанный и резкий, однако во всём его облике было своё очарование.
— Я тебя от лоялистов [9] спасаю, а ты за что чуть не перебил моих людей?
— Легче было бы послать человека, чтобы он встретил меня в Милфорде.
Он развёл руками:
— Но как я мог это сделать? У меня не было времени, ведь ты уже выехал. Я был у мыса Святой Анны, когда узнал о смерти твоего отца и о том, что ты принял на себя его миссию.
— Как вы об этом узнали?
— Пуанкаре всё знает, это его работа, сынок. Иначе мне не сносить головы. Итак, ты хочешь, чтобы тебя высадили в Дублине?
9
Лоялистами называли сторонников британской короны.
— Я хочу, чтобы меня высадили в Уэксфорде, сударь. Таково было последнее распоряжение отца.
— Но слушай, какой в этом толк? Девяносто миль — от Уэксфорда до Дублина! Путь долгий!
— Но я не собираюсь в Дублин, мсье Пуанкаре.
— Нет? А разве лорд Фицджералд не в Дублине? — Его улыбка обезоруживала. — Послушай, Джон, мы же друзья. Разве не правда, что ты везёшь письмо? Тебе его дал отец, чтобы ты доставил его лорду Фицджералду?
— У меня нет никакого письма, сударь, и я никогда не слыхал об этом человеке.