Белая королева
Шрифт:
А мне теперь нужно было учиться жить без него.
Что-то переменилось в моих взаимоотношениях с Елизаветой. Моя девочка, наш с Эдуардом первый ребенок… Как внезапно она стала взрослой и отдалилась от меня. Та девочка, которая верила, что я знаю все на свете и всем на свете распоряжаюсь, превратилась вдруг в молодую женщину, недавно потерявшую отца и сомневающуюся в действиях своей матери. Елизавета считала, что я неправа, заставляя всех по-прежнему сидеть в убежище. Она винила меня в смерти Энтони и в том — хоть ни разу не намекнула на это, — что я оказалась не способна спасти ее брата Эдуарда и отослала в чужие края маленького
Елизавета сомневалась, что я сумела обеспечить Ричарду достаточно надежное пристанище во Фландрии, сомневалась и в том, что наша затея с пажом-подменышем окажется удачной. Она понимала: раз уж я согласилась послать этого лжепринца в Тауэр, в компанию к Эдуарду, значит, я отнюдь не уверена, что сумею благополучно вызволить оттуда нашего мальчика. Елизавета также не питала никаких надежд на восстание, которое готовил мой сын Томас Грей. Ей казалось, что никто и никогда не вызволит нас из этой крипты.
После того утра, когда мы с ней вместе слушали пение реки, а уже в полдень получили известие о казни Энтони Вудвилла и Ричарда Грея, Елизавета полностью утратила веру в правоту моих суждений. Хотя она больше не повторяла тех страшных слов о проклятии, лежащем на нашей семье, но ее странно потемневшие глаза и чрезвычайно бледное лицо являлись доказательством того, что ее постоянно преследуют кошмары. Господь свидетель: я никогда ничего дурного о ней не сказала; думаю, не нашлось бы человека, способного пожелать Елизавете зла и уж тем более проклинать ее, эту чудесную золотоволосую девушку. Однако в последнее время Елизавета действительно выглядела так, будто кто-то оставил у нее на лбу страшную черную метку, словно в преддверии тяжкой судьбы.
Когда доктор Льюис снова навестил нас, я попросила его осмотреть Елизавету, сомневаясь, здорова ли она. К этому времени она почти не ела и была смертельно бледной.
— Ей необходима свобода, — только и промолвил доктор, закончив осмотр. — Говорю это вам как врач и ваш союзник, которым, надеюсь, в ближайшем времени стану. Вашим детям, да и вам, ваша милость, нельзя больше здесь оставаться. Вам всем необходим свежий воздух, возможность радоваться солнечному свету, теплым летним денькам. У вашей дочери хрупкое сложение — ей нужны физические упражнения, прогулки и много солнца. Ей необходимо общество других людей. Она же молодая женщина, ей бы следовало танцевать, принимать ухаживания поклонников, строить планы на будущее, мечтать о замужестве, а не прятаться здесь, вечно боясь смерти.
— Я получила приглашение короля. Он выражает горячее желание поселить меня и девочек на все лето в моем загородном поместье. И обещает отпустить туда обоих принцев.
Я заставила себя произнести слово «король», хотя Ричард, разумеется, не имел на это никакого права; даже водруженная ему на голову корона и священное миро, которым он был помазан, не способны были сделать его королем: он оставался предателем и ренегатом.
— И вы поедете?
Доктор Льюис с явным напряжением ждал моего ответа. Он даже чуть подался вперед.
— Сначала, разумеется, должны быть выпущены на свободу и доставлены ко мне мои сыновья, иначе у меня не будет никаких гарантий безопасности ни для моих дочерей, ни для меня самой. Хотя Ричард вроде бы обещает вернуть мне моих мальчиков.
— Осторожней, ваша милость, осторожней! Леди Маргарита очень опасается, что именно так Ричард и попытается вас обмануть, — еле слышно выдохнул доктор. — По мнению герцога Бекингема, ваших мальчиков могут… — Казалось, доктор не в силах произнести это страшное
Я кивнула. Я давно уже этого ждала.
— Чего же хочет герцог Бекингем? — напрямик спросила я.
— Чтобы его дочь, когда она у него родится, вышла замуж за вашего сына, молодого короля Эдуарда, — ответил Льюис. — А сам он получил бы титул регента и лорда-протектора, пока молодой король не достигнет совершеннолетия. Кроме того, ему должна отойти северная часть королевства — он станет править там, как правил герцог Ричард. Если вы, ваша милость, сделаете герцога Бекингема столь же могущественным, каким ваш муж сделал герцога Ричарда, он готов предать своего друга и вызволить ваших сыновей из Тауэра.
— А чего хочет леди Маргарита? — осведомилась я, словно сама не могла догадаться.
Я ведь прекрасно знала, что все двенадцать лет, пока ее сын находился в ссылке, она чуть ли не ежедневно предпринимала различные попытки его вызволить. Он был ее единственным ребенком, единственным наследником ее фамильного состояния и титула ее покойного мужа. Маргарита отлично понимала: все, чего она достигла в жизни, бессмысленно, если ей так и не удастся вернуть сына домой и ввести его в права наследства.
— Леди Маргарита хочет подписать соглашение, в котором будет пункт, что ее сын примет свой титул и унаследует ее земли, а ее деверя, Джаспера Тюдора, восстановят в его правах на земельные владения в Уэльсе. Они оба должны получить возможность на законных основаниях вернуться в Англию. Кроме того, Маргарита хочет обручить своего сына Генриха Тюдора с вашей дочерью Елизаветой, благодаря чему он станет третьим после ваших сыновей наследником престола, — торопливо закончил доктор Льюис.
Я ни секунды не медлила. Собственно, я ведь только и ждала, что мне наконец будут названы конкретные условия, и условия эти оказались именно такими, как я и предполагала — причем отнюдь не благодаря дару предвидения, а просто исходя из здравого смысла. Я бы и сама попросила того же, будь я на месте леди Маргариты и обладай столь же устойчивым и прочным положением: все-таки она была замужем за человеком, который стоял на третьем месте в Англии по могуществу и знатности; союзником Маргариты являлся герцог Бекингем, второй человек в стране; и она имела твердое намерение свергнуть того, кто сейчас являлся первым лицом государства.
— Я согласна, — кивнула я. — Передайте герцогу Бекингему и леди Маргарите, что я согласна. И назовите им мою цену: пусть мне немедленно вернут моих сыновей.
На следующее утро ко мне вошел мой брат Лайонел.
— Там, у речных ворот, кое-кто очень хочет тебя видеть, — сообщил он с улыбкой. — По-моему, какой-то рыбак. Только как можно тише, сестра моя. Не забывай, что осторожность — одна из лучших женских добродетелей.
Я поспешила к дверям, но Лайонел вдруг остановил меня, положил руку мне на плечо и совсем не как епископ, а скорее как брат довольно грубо прибавил: