Белая охота
Шрифт:
Ищейка не к месту подумала, что, несмотря на погоду и темноту, охрана всё равно ходит по болотам. Ищет Кведжина… А в здешних краях и в солнечный день не всюду можно пройти. Но барон наверняка погнал своих людей без жалости. Виновный не должен заподозрить, что они уже знают: старший ученик чист. Где-то в доме заверещал сверчок. Под его пиликанье Рианон снова задумалась. Как подтолкнуть Армана? Зачем было написано письмо?
Еле слышно, себе под нос, Рианон начала задумчиво мурлыкать песенку:
Темнота. Луна светила,
Летний луг снегами скрыт.
И телега протащилась
Еле-еле в один миг.
В ней сидели стоя люди,
Молча, в шумной болтовне,
И вживую мёртвый заяц
На коньках скользил в песке.[2]
– Пойду, посплю, – сказал как уведомил остальных Гарман, – В такую погоду ничего нет лучше, как лечь, укрыться одеялом и ждать нового дня.
Брат и отец проводили его взглядами: первый неприязненным, второй рассеянным и потухшим. Ни от кого не укрылось, как Гарман смотрел на ухаживавшую за мэтром жену эконома. Наверняка, будь сегодня в доме Маника, они бы уединились в комнате молодого мастера вдвоём. Дверь закрылась. Снова воцарилась тишина. Фейбер по-стариковски пожевал губами и заговорил негромким, усталым голосом:
– Это не важно, что пропала работа многих лет. Я считал Кведжина третьим сыном, а он меня предал. Вот что страшно.
Рианон осталась внешне бесстрастна. Мучительно было слушать жалобы старика и не иметь возможности утешить его. Хоть как-нибудь намекнуть, что ученик не виноват. Фейбер продолжил, все так же тихо и безучастно.
– Не могу простить себе…
Рианон оторвала взгляд от камина. Нет, старик надумал не просто жаловаться и причитать. Тут было что-то другое. Если бы из комнаты ушел Арбур, а не его брат… Ищейке пришлось сделать усилие над собой, чтобы не показать, как она заинтересована.
– Какая же вина? – выдавливая из себя сочувствие, но при этом с нотками равнодушия спросила.
И довольно отметила про себя, что Арбур расслабился, в глазах пропал отсвет голодного хищника. Поверил, что Ищейка погружена в свои мысли, все её ответы – дань вежливости. Поддержать разговор только из уважения к возрасту собеседника.
– Когда мы начинали работу, – сказал Фейбер, – обуял меня страх и грех гордыни. Знал я, что опередил всех механиков. Испугался, что мои записи украдут, я не стану первым… Я решил зашифровать записи. Это была ошибка…
– «Лучше знание, нежели отборное золото. Потому что мудрость лучше жемчуга, и ничто из желаемого не сравнится с нею. Я, премудрость, обитаю с разумом и ищу рассудительного знания». Притчи, глава восьмая. Господь ненавидит злой путь и коварные уста, потому я не вижу ничего греховного, чтобы скрыть труд свой от нечестивых мыслями и намерениями.
Фейьер позволил себе горькую усмешку.
– Я вижу, бенедектинцы вас хорошо учили в этой вашей школе Святого Арсения Великого. Но ошибка была в другом. Мне трудно оказалось шифровать одному. Я попросил его мне помочь… Кведжина.
Рианон вздрогнула. И тутже принялась хлопать себя по ноге, как бы стряхивая прилетевшую из камина и уколовшую искру. Вот оно! Тетрадь была зашифрована! Еще подтверждение того, что не мог похитить записи человек посторонний. Случайно увидевший тетрадь в руках мастера и соблазнившийся лёгкой возможностью обогатиться. И вот оно, объяснение письма. Не слышал никто разговора с Гарманом. Видимо, сразу выпытать у Кведжина шифр не получилось, преступникам понадобилось ещё время. А тут барон следователя и сообщи, что везёт его в поместье. Вот и пришлось спешно придумать и использовать заготовку с письмом. Запутать, выиграть хоть немного времени. Писал младший сын, а эконом подложил её в книгу – он постоянно шастает по дому по мелким хозяйственным надобностям. Даже если кто и заметит его в кабинете, потом не вспомнит. Как не вспомнит, скажем, про стол или кресло. Каждый день видят, примелькалось.
Как будто сквозь толстое одеяло до сознания донеслось продолжение исповеди старого мастера. Он всё продолжал и продолжал говорить, печально и неторопливо:
– Я сам дал ему в руки всё. Быть может, я сам этим навел его на мысль о краже… Потому я пусть невольный, но соучастник греха.
Рианон очень хотелось Фейбера оборвать, рявкнуть: никакой ошибки он не совершил. Скорее наоборот. Спас тетрадь и возможно ещё жизнь своего ученика. Приходилось играть свою роль дальше. Но едва закончится непогода, просеять главный остров мелким ситом. Кведжина не могли унести слишком далеко. Выпытывать у него можно лишь скрывшись ненадолго под видом хозяйственных дел. Длительное отсутствие стразу выглядит подозрительно.
– Возможно, – рассеянно отозвалась Рианон. – А возможно и нет.
Но старика, видимо, очень мучила его вина.
– Вы считаете, что я виноват? – поинтересовался он.
– Кроме вас и Кведжина, никто не знал тайной записи? Ни один человек?
– Нет, конечно. И одного-то помощника много. Тайную запись должен знать только тот, кто шифрует.
– А кто знал, что тетрадь зашифрована?
– Это я ни от кого не скрывал, – старый мастер помолчал немного, пожевал губу и продолжал: – Всё равно, видите, к чему это привело?
Мысль окончательно оформилась. Преступник не знал шифра. Но знал, что тетрадь зашифрована. Значит, убить Кведжина только ради ключа от потайного ящика он не мог. Нельзя и представить, что он в одиночку набросился на Кведжина здесь, у самого дома, где спят брат и отец. Возможны шум, крики: механик не солдат, чтобы незаметно подобраться и оглушить с первого удара. Ученика требуется связать, заткнуть ему рот, унести куда-то и спрятать. Виновен Калгар, но у него обязательно есть сообщник в доме. Как только закончится гроза, хватать Калгара и выпытывать, где они прячут Кведжина. Эконом трус. Стоит его припереть к стенке – напомнить и про разговор весной и показать рубашку, сделать вид, что всё знаешь… Расколется как миленький, сдаст подельника, лишь бы самому уйти от петли.
– Пути небесные неисповедимы, – пожала плечами Ищейка. В голосе жестяным дребезгом зазвучало раздражение, но старик этого не заметил. – Пока не свершится, никто из нас не знает точно, что и к чему приведёт.
– Думать, что ставший мне ещё одним сыном человек, – не обращая внимания продолжал Фейбер, – с которым я прожил веселье и горе, делился всеми мыслями…
Договорить мысль до конца у него не вышло. Сквозь вой ветра и шум дождя до донесся отчетливый человеческий крик.
В комнате сразу стало тихо.