Белая полоса
Шрифт:
— Но мусор'a откуда-то точно знали, — сказал Тарас, — что в перестрелке участвовала наша бригада.
И опер'a никого не оставляли в покое. Проводили обыски, ища оружие на квартирах его друзей. Закрывали пацанов из его бригады, которые не успели разъехаться, на трое суток и били как резиновых коней. Потом выпускали и закрывали снова. Не давали никакой жизни. И однажды вечером его пригласил к себе сам Ткач, вполголоса сказал он. И сказал, что двух жмуров придётся кому-то брать на себя, что с опер'aми уже всё договорено и осталось определиться кому. Выбор пал на него, так как он был самый молодой и самый здоровый в бригаде. И это, как сказал Ткач, лагерь ему, Тарасу, ещё и прибавит авторитета. А пацаны будут его греть. И что он, Тарас, мог бы от всего отказаться и вывести на чистую воду в суде следователей и опер'oв. Требовать эксгумации и новых экспертиз, поскольку у него в явке написано, что он стрелял в двоих
Это была его история. А потом совершенно неожиданно разговор перешёл на Шагина. Тарас сказал, что он слышал на боксах, что Шагин сейчас в тюрьме. Что все говорят, что Шагин очень серьёзный и очень богатый человек, но никто не знает, как ему это удалось. И пока Лагоша лежал, улыбаясь в потолок, а я опустил ноги на пол, Сергей Футболист косился на меня и спрашивал, что ещё говорят о Шагине. Тарас сказал, что говорят многое, но он не во всё верит. Потому что он знаком с Шагиным лично.
— Многообещающий человек! — сказал он и потыкал указательным пальцем вниз, на землю, в пол…
— Вот Шагин, — не выдержал Футболист.
Тарас знал, чт'o сейчас с ним должны делать. Но его тело надеялось, что его будут бить. Он весь обмяк и, казалось, уменьшался в размерах. Его круглое лицо неожиданно приобрело угловатые формы, проступившие через обвисшую кожу скул и щёк, по которым вверх пробежал румянец, разлившийся красным цветом на мочках и раковинах ушей. А ровная полоса волос, казалось, сползла со лба на глаза.
— Молодец, — сказал я и протянул ему руку. — Игорь. Вот теперь тебя повезут в РОВД, и, хочешь ты этого или не хочешь, мы будем идти по одному делу.
Он поздоровался со мной за руку.
— Простите, пацаны, я всё понимаю, — сказал он.
И весь вечер просидел молча на койке, опёршись спиной о стену.
Перед Новым годом меня посетил второй адвокат, вступивший в дело. Елена Павловна была женой Владимира Тимофеевича, а в прошлом — до того, как получила адвокатское удостоверение, — полковником уголовного розыска МВД. И на альтруистических началах уже защищала Людмилу Круть, бухгалтера «Топ-Сервис Восток», и Светлану Кондратович, таможенного брокера этого предприятия и начальника таможенного отдела ООО «Топ-Сервис», которых спустя несколько месяцев после моего ареста закрыли на трое суток в РОВД по подозрению по ещё одному «делу “Топ-Сeрвисa”», но только по экономическому, которое уже расследовалось с 1997 года по подозрению «незаконного хищения НДС по закону». Светлану Кондратович и Людмилу Круть продержали трое суток в камерах, стращали и пугали, требовали, просили и уговаривали в обмен на освобождение и гарантии генерала Опанасенко вступить под программу защиты свидетелей и дать показания в отношении меня. Но то ли у Светланы и Людмилы нечего было сказать на себя и меня, то ли гарантии были не очень убедительными, однако через три дня, ничего не добившись, их отпустили домой. Как потом рассказала Светлана, Людмила по этому поводу не распространялась, — в её собственноручном в конце протокола допроса резюме значилось: она считает, что у следствия нет законных оснований полагать, что руководством ООО «Топ-Сервис Восток», где она являлась бухгалтером, а Шагин — директором, НДС у государства похищен, ибо НДС был добровольно возмещён предприятию государством согласно закону о возмещении НДС при экспорте продукции, и право на его возмещение было подтверждено как актами налоговых проверок, так и судебными решениями высших судебных инстанций.
Елена Павловна поздравила меня с наступающим Новым годом, передала поздравления и пожелания от мамы и Оли, а также еловую ветку, которую достала из-под свитера. И заверила меня, что в наступающем году я обязательно буду дома.
Оля передала на меня и на сокамерников праздничные передачи, а через каналы Руслана и Ирины, которые ради этого случая сами вышли на неё, — несколько бутылок спиртного (правда, перелитого в пластиковую упаковку) и большого игрушечного деда-мороза в очках, в красной шапочке с отворотом и белым бубоном и большой белой кудрявой бородой, который от хлопка в ладоши под музыку «jingle bells, jingle bells» начинал шевелить руками и головой и чуть ли не пританцовывать.
Так мы отметили Новый год. Лагоша лежал на наре и думал о своём, Сергей Футболист и Тарас негромко смотрели телевизор. А я рано лёг спать. Это был мой первый Новый год в тюрьме.
Утром 1 января 2001 года мы всей камерой вышли на прогулку. Всю ночь шёл снег — почти во всю длину и ширину решётки и железной сетки над головой лежали сугробы, и дворик напоминал грот, в котором редкие солнечные лучи, проникавшие через обвалившийся и осыпавшийся снег, оставляли замысловатые решётчатые тени на обледеневшем и утоптанном снегу на полу. А город, казалось, застыл
Кто не хочет возиться с самогонкой, пьёт бражку так. У кого нет ингредиентов или не позволяет здоровье, те пьют крепкий чай под названием чифир, заваривая три спичечных коробка чая на двухсотграммовую чашку. А кто не пьёт спиртное или чифир — просто лёгкий чай. Кто-то всей камерой делает торт из заранее переданных вафельных коржей со свободы и перемазывает их варёной сгущёнкой. Кто-то делает коржи, укладывая кругами печенье и промазывая, прокладывая и проливая всем сладким, что есть. А кто-то не делает торт. Кто-то накрывает праздничный стол, а кто-то нарезает то, что есть. Говорят друг другу поздравления, хлопают по плечам, обнимают, жмут руки и стучат кулаками дробью в стены, или задолго до боя курантов ложатся спать. Но у каждого, я думаю, все мысли и пожелания об одном: плюнуть на всю эту компанию и следующий год провести на свободе или дома.
С прогулки, немного помёрзнув, мы вернулись в камеру, где не было ни осени, ни весны, ни зимы, ни лета. Времена года в тюрьме различались в основном только температурой воздуха в помещении да стучанием и шелестом дождя за окнами по железным перекладинам и прутьям решётки. По одежде нельзя было с уверенностью сказать, какой сейчас сезон: кто-то ходил в фуфайке и летом, и на прогулку, и в камере. А кто-то — зимой в тренировочных штанах и банных тапочках на следственку.
Лагоша всё так же лежал на наре, смотря в потолок, или на локте вниз, смотря телевизор, иногда спускаясь сплести канатик из ниток распущенного свитера или носков, подмотать растрепавшуюся изоляцию кипятильника или смастерить новую печку вместо перегоревшей, Футболист и Тарас играли в нарды и смотрели негромко «Бис-TV», а я занимался всё теми же процессуальными делами — написанием жалоб и заявлений, — когда открылась дверь в камеру.
В камере появилась высокая неказистая фигура с налысо выстриженной головой, в банных тапочках, носках, тренировочных штанах, очень похожих на кальсоны, и грязно-белой тёплой футболке с манжетами и оттянутыми рукавами, выпущенной поверх штанов. В руке у него был полиэтиленовый кулёк. И за ним поломой (уборщик из осуждённых) занес скатку. Дедковский с недоверием из-подо лба осмотрел присутствующих. И его взгляд, миновав Футболиста, сразу же остановился на Тарасе. Потом медленно перешёл на меня, когда я встал с нары, сделал пару шагов вперёд и протянул ему руку.
— Всё в порядке, Славик, — доброжелательно сказал я.
— Ну ты и мутишь, папа! — как будто это я перевёл его к нам в камеру.
И предложил попить чайку.
Потом он познакомился с присутствующими и компанейски попросил Футболиста переместиться на верхнюю нару — по причине того, что ему приходится очень часто бегать к кормушке. На мой вопросительный взгляд, куда подевались спортивный костюм, кроссовки и полсумки разных вещей, которые дарил ему я и передавала Оля, он ответил, что раздал нуждающимся. Потом окинул ещё раз взглядом камеру: