Белая полоса
Шрифт:
Оля принесла мне передачу. Там был и чай, и достаточно мясного. Но Гогось и так перестал ловить голубей, поскольку с началом зимнего сезона, который начался с 15 октября, в камерах поставили окна. Ещё через две недели Оля передала передачу на него. Но перед тем, как выдать ему передачу, меня перевели в другую камеру.
Камера была таких же размеров, с таким же расположением предметов и интерьером, как и та, в которой я был до этого. Моим новым сокамерником стал Евгений — парень лет двадцати-двадцати двух, упитанный, среднего роста, в синих джинсах и байковой красной клетчатой рубашке с длинными рукавами, из-под расстёгнутой верхней пуговицы которой виделся краешек белого воротничка футболки. С румяными пухленькими щеками, красными губами, чёрными бровями и тёмными кудрявыми волосами. Я сразу же подумал, что это
Впоследствии Женя рассказал, что по делу у них идут четыре человека: Рудольф, он, девочка, которая просидела тут три дня и сейчас на подписке, и организатор всего этого — такой же эмигрант, еврей, которого выманили из Америки при помощи этой девочки и который теперь тоже находится тут, в изоляторе СБУ.
Женя рассказал, чт'o организатор предложил ему, а он — Рудольфу; что у организатора было ещё несколько человек курьеров, но в деле их нет. Что девочка — это знакомая организатора, которая тоже несколько раз летала курьером. Но в основном тут, в Киеве, в Борисполе, на квартире её бабушки был сделан перевалочный пункт. Эта девочка встречала курьеров из Ливана. Приводила их на квартиру, где они оставляли обувь и другие вещи, в которых был спрятан героин. А потом этот героин переправлялся в Америку, в том числе Рудольфом и им, Женей. В Ливане, прямо в магазине запечатанный в обувь и в другие предметы, героин стоил 1000–1500 долларов за килограмм. В Америке по 0,1 грамма через сеть распространителей организатор продавал 1 кг за 300 тысяч долларов. Организатору двадцать лет, сказал Женя. У него в Америке свой частный дом и большая коллекция оружия, которую он недавно пополнил автоматом Калашникова за 10 тысяч долларов. Он повёлся и приехал сюда — и теперь всё это потерял. И поскольку некому будет выплачивать за дом, то этот дом отберут.
Я рассказал Жене о Гогосе и о ловле голубей. Тот ответил, что сидел с Гогосем два дня — как только его, Женю, сюда привезли.
— Отвратная личность! — сказал Женя.
Женя проявил любопытство, за что и почему я здесь нахожусь. Я рассказал ему о вменяемых мне преступлениях и показал обвинение.
Женя сказал, что самое абсурдное вовсе не то, что я не знаю потерпевших. Следователь может допускать, что знаю. И не то, что сначала отслеживали, а потом я заказывал. Следователь может допускать, что сначала отслеживали, а потом я решал, что делать. Абсурдное, по версии следователя, то, сказал Женя, что ни один мой заказ не выполнен, а после его невыполнения я всегда платил деньги как за выполненную работу. А по эпизоду, там, где киллер по дороге потерял пистолет и передумал убивать, у Жени возник вопрос: почему тогда киллер не попросил новый пистолет?
Женя сказал, что такие дела в Америке не проходят, даже если кому-то очень надо устранить политического или бизнес-конкурента. Или если идёт такая реклама по телевидению — создать в обществе негативный образ, например, негра.
— Афроамериканца, — поправился Женя. — За негра там могут оштрафовать или даже посадить.
Женя рассказал, что недавно в Америке приговорили к пожизненному заключению Готти — лидера одного из преступных кланов, которого обвиняли в двадцати заказных убийствах. Но помимо того, что его самого преданного человека — киллера — ФБР уговорило под программой защиты свидетелей дать показания против своего шефа, так как этого было для суда недостаточно, ибо можно сказать всё что угодно, оно ещё передало в суд аудиозапись, в которой Готти даёт указание убить, и киллер эту аудиозапись в суде подтвердил.
Правда позднее был фильм, продолжал Женя, в котором киллер очень сожалел о предательстве, находясь
— Был бы ты главарём группировки — вряд ли бы на тебя давали показания, — сказал Женя, — тебя бы боялись.
Я сказал Жене, что те, кто меня оговорил, уже отказались от своих показаний. Написали, что сделали это по требованию работников милиции. Я рассказал Жене, что эти люди — рэкетиры, которым я, как бизнесмен, платил дань. А меня следствие сейчас пытается представить как организатора их банды.
— Не надо было отказываться, надо было платить дальше! — улыбнулся Женя. — Сигалу от рэкета, который попросил 20 % от доходов от его фильмов, как писали газеты, пришлось уехать и прятаться в Италии.
— А каждый ресторан в Америке, беспокоящийся за свою репутацию, платит дань, — продолжал Женя, — только это в форме оплаты за вывоз мусора. Мальчики в костюмах предлагают услугу по уборке мусора. И если ты говоришь, что можешь найти дешевле, то вечером получаешь очередь из автомата по стёклам. Кто пойдёт в ресторан, у которого нелады с мафией, чтобы получить шальную пулю?
— Как с ней ни борются, — завершил Женя, — но в Америке мафия бессмертна. А что говорить тут?
О себе Женя рассказывал, что доучивался в той же школе, что и Рудольф, только в старшем классе, и окончил школу на год раньше. Так же, как и Рудольф, он имел страсть к траве — курил её, как сигареты. Но любил и крэк. Говорил, что для употребления последнего продаются специальные фарфоровые люльки, наподобие курительных трубок, только очень маленькие. А принцип курения заключается в том, что в люльку кладётся кристалл крэка (маленький белый камешек) и нагревается снизу зажигалкой, а дым вдыхается носом. Но крэк, говорил Женя, пробовал очень редко, так как тот стоит очень дорого — 50–70 долларов на один раз вдохнуть. Когда я спросил у Жени, какие после этого ощущения, он подумал, а потом ответил:
— Вдохнул — и сразу ещё хочется! — и на его лице появилась довольная улыбка.
Нужны были деньги на траву и на крэк, и Женя работал в негритянских кварталах. Там мало кто хочет работать, поэтому заработок там больше, сказал Женя.
Долгое время работал в фотоателье фотографом. Работа была очень простая, поскольку негры всегда фотографируются в двух позах. Первая — сидя на корточках, в одной руке пистолет, а на полу перед левой или правой рукой разложены деньги — стодолларовые банкноты. А вторая поза — с ладонью, положенной на здоровенную задницу негритянки. И чем больше задница, тем круче негр.
— У негритянок вообще красота ценится не по лицу, а по размеру задницы, — добавил Женя.
В фотоателье можно было заработать сто — сто пятьдесят долларов в день, поскольку негры не брали сдачу.
— На два раза вдохнуть крэк! — улыбнулся Женя.
Потом, когда ателье закрылось, Женя работал в ломбарде. Большинство негров в этих кварталах, говорил Женя, сидят на наркотиках, и поэтому им бывают срочно нужны деньги. Настолько срочно, что они могут заложить часы или кольцо в десять раз дешевле их стоимости. А потом не выкупить. Полиция же в Америке не имеет права делать контрольные закупки. Например, сдавать в ломбард вещь заведомо дёшево, а потом прослеживать, за сколько она была продана и сколько было уплачено налогов. Это считается провокацией, и судья сразу отклонит такое дело.
— И полиция, — сказал Женя, — в негритянских кварталах бывает очень редко. Практически туда не заезжает. Негры живут там, как в резервациях. Делают что хотят, живут как хотят. И даже если друг друга убивают, то убийства расследуются формально и редко доходят до суда. Но если негр убьёт белого человека, да ещё и там, где живут белые, и если в конкретном штате нет смертной казни, то за одного убитого он сразу получит пожизненное. И будет отбывать его в федеральной тюрьме. А там такой режим, как на каторге. В федеральную тюрьму попадают только за терроризм, убийства и торговлю наркотиками. Последнюю в Америке доказать практически невозможно, так как один берёт деньги, а другой, на следующей улице, показывает, где лежит «чек» (доза), и они друг друга не знают.