Белая полоса
Шрифт:
— Да, — задумчиво повторил Владимир Тимофеевич, — но только не стеклянные шары!
Новый год я и Тарас встречали вместе. Оля передала нам праздничную передачу — такую же, как обычно, только с новогодними аксессуарами и открытками.
В камеру выдали телевизор, который Оля передала раньше, но он некоторое время находился на техническом досмотре.
31 декабря вечером Тарас тихонечко смотрел телевизор. А я, поздравив про себя всех родных и близких, в десять часов вечера лёг спать. Мне снился сон, в котором всё громыхало и рвалось. А наутро в семь часов в камеру пришёл Виталий Фёдорович Петруня. Он улыбался и говорил слегка заплетающимся языком:
— Признайтесь, Игорь Игоревич,
— Виталий Фёдорович, я в десять часов вечера спал, — сказал я.
Виталий Фёдорович улыбнулся и поздравил меня и Тараса с Новым годом (моя мама с 31 декабря на 1 января была под СИЗО СБУ).
После Нового года (2002), через несколько дней, в первых числах января к нам в камеру посадили третьего человека — Сергея Пяткова. Среднего роста, лет двадцати двух-двадцати трёх, худощавый, с вытянутым лицом и тёмными, слегка вьющимися волосами. Он был одет в кроссовки, чёрные джинсы, рубашку и свитер. На левую руку у него была накинута сложенная чёрная болоньевая куртка с большим капюшоном. В другой руке он держал полиэтиленовый пакет с рекламой магазина «Продмэкс». Прапорщик Женя занёс матрас. Я поставил на ножки третью, прислонённую к стене кровать.
Пятков сказал, что в СИЗО СБУ находится уже две недели. Что сидел один, а теперь его разместили с нами в камеру. Что сам он с Троещины, из Киева. Что у него квартирные кражи. А когда я улыбнулся и спросил, можно ли почитать его обвинение, предложив почитать своё, он сказал, что его обвинение находится у адвоката.
В пакете у Пяткова находились мыло, зубная щётка, паста, белое вафельное полотенце (видимо, выданное здесь), комплект застиранного нижнего белья — всё, что он выложил на кровать. А также толстая тетрадь, несколько ручек и полиэтиленовый кулёк с сосульками (конфетами) без фантиков, кулёк сушек и несколько подвявших яблок. По поводу продуктов Пятков сказал, что это — остатки передачи, которую неделю назад ему передал адвокат. И предложил угощаться.
Пока мы находились втроём, Пятков б'oльшую часть времени лежал на кровати под одеялом, отвернувшись к стенке. Говорил, что спит. И лишь перед ужином, проверяя, так это или нет, Тарас несколько раз будил его. Тот тёр кулаками глаза, потягивался, говорил «спасибо» за то, что не дали ему проспать ужин.
Я относился к Пяткову открыто и доброжелательно. Тарас же, напротив, испытывал к нему глубокое недоверие.
Поскольку мы ходили на прогулки все вместе и остаться вдвоём в камере было бы подозрительно, днём, когда Пятков спал, Тарас тихо сказал мне, что я не должен ему, Пяткову, доверять. Что тот ничего о себе не рассказывает и что у Гогося в сумке был такой же кулёк «Продмэкс», в котором в пакете были точно такие же слипшиеся леденцы. И что, когда закончилась моя передача, Гогось несколько раз доставал этот пакет со дна сумки и отламывал несколько леденцов в пластиковую баночку.
— Видимо, у них один адвокат, и передачи он им покупает в одном магазине, — сказал Тарас.
На следующий день Пятков ходил к следователю, и Тараса в этот же день перевели из камеры.
Пятков перебрался на кровать Тараса и, пока я занимался английским языком, он сказал, что уже выспался и теперь целыми днями смотрел телевизор.
Самым любимым занятием Пяткова было спорить и играть в морской бой, на что он меня непрестанно подбивал. Ценой спора, в котором он любыми способами старался доказывать свою правоту, была съеденная луковица. И пару раз мне приходилось начинать есть луковицу, после чего Пятков с довольным видом говорил:
— Всё, не надо!
Один раз Пятков спросил у меня, какова, по моему
— Я думаю, пятьсот, — сказал Пятков.
— Пятьсот — это нереально много, — сказал я.
— Не менее четырёхсот, — сказал Пятков.
— Давай так, — продолжил Сергей, — если меньше ста пятидесяти — ты выиграл, если больше ста пятидесяти — выиграл я. Спорим?
Я сказал, что на луковицу спорить не буду.
— Тогда выбирай, на что, — сказал Пятков.
Я сказал:
— На автомобиль «Жигули» девятой модели.
— Новый или старый? — переспросил Пятков.
Я сказал, что новый.
— Я знаю, что ты отдашь, — сказал Пятков.
И мы друг другу пожали руки. Следующую неделю Пятков посвятил всё время тому, чтобы выяснить, какой длины футбольное поле. Он начал со следующего утра, на проверке.
Но дежурный офицер не смог ему ничего ответить, а врач промолчал. Потом он щёлкал телеканалами на экране телевизора в программах «Спорт», находя отрывки футбольных матчей, и показывал, какие малюсенькие игроки, когда футбольное поле снимают сверху. Однако я сказал, что это не аргумент.
Потом он ходил к следователю, и тот ему сказал, что бывают поля 90 метров в длину, а бывают 105.
— Но это слишком мало — как детская песочница! — сказал Пятков. — К тому же поверить мусору — себя обмануть, — подытожил он.
На следующий день показывали соревнования легкоатлетов — то ли запись, а то ли прямую трансляцию на закрытом стадионе. Диктор сказал, что забег на несколько километров по кругу длиной в 400 метров. В середине круга находилось футбольное поле.
Я сказал Пяткову, что если бы длина футбольного поля была 150 метров, а ширина — половину длины, то есть 75 метров, и если бы атлеты бегали не по кругу, а по периметру такого поля, то тогда это было бы 150 + 150 + 75 + 75 = 450 метров. А диктор сказал, что длина круга (вокруг поля) 400 метров. Значит, длина поля меньше 150 метров.
Пятков подумал и согласился.
— Как будешь отдавать? — спросил я Сергея.
— Я не знаю, но я отдам, — сказал Пятков, — ты же луковицу ел.
Пятков говорил, что у него есть дочка, ей три года. И я сказал, что автомобиль — это мой подарок ей на совершеннолетие. Пятков сказал, что так и будет, и пожал мне руку.
После этого мы больше не спорили. Но зато стали в два раза чаще играть в морской бой.
Морской бой — детская игра, в которой на листочке или в тетрадке в клеточку рисуется поле 10 на 10 клеточек. На поле — пять корабликов размером в одну клеточку. С одной стороны квадрата — цифры от 1 до 10. С другой — первые десять букв алфавита, за исключением буквы Ё, чтобы не путаться. Образуется некая координатная сетка. И «стреляется». Например: А5 — если попал в кораблик, то стреляешь ещё раз, а если нет, то противник стреляет тебе «в тетрадь».
Я обратил внимание, что после каждой партии Пятков не сразу кладёт тетрадь, а рисует следующее поле для игры. А иногда размышляет и ручкой как будто что-то отмечает на поле. Когда Пятков был у адвоката (он ходил то один, то два раза в неделю, то к адвокату, то к следователю), я подсмотрел в тетрадь: на поле были еле заметные пять точек. Я сделал предположение, что это места, где Пятков будет рисовать корабли. И в следующий раз проверил, специально «стреляя» мимо, а потом попадая — «стреляя» в отмеченное место. И когда после очередной партии я увидел, что Пятков заранее наметил корабли, я не играл с ним до тех пор, пока он не пошёл к следователю и я не подсмотрел его поле. А после следователя, вечером он сам мне предложил поиграть, и я очень нехотя согласился.