Белая субмарина
Шрифт:
— Так точно, товарищ Сталин. Все как положено.
— Значит, так тому и быть. Как решили. Поддержите меня завтра, на заседании ГКО. Лаврентий, это серьезно! Мне надо, чтобы товарищи не авторитету товарища Сталина слепо подчинялись, а интересам дела. Товарищ Сталин тоже может быть неправ — ошибся же я там, в мире «Рассвета», чем все обернулось? Война нам шанс дает, Партию очистить от грязи, от всяких случайных людей. Как настоящее дело — и видно сразу, кто не на своем месте сидит, кого вычищать. И кого на смену. Я тут хорошую книгу прочел, от наших потомков. «Молодая гвардия», которую известный вам товарищ Фадеев написал в сорок шестом. Есть мнение, что не надо нам ждать, а нужно дать товарищу Фадееву партийное поручение написать ее сейчас. Чтобы молодежь наша имела пример для подражания.
— Так, товарищ Сталин, вы же…
— Знаю, Лаврентий. «Мало того, что вы написали беспомощную книгу, вы написали еще идеологически вредную книгу. Вы изобразили молодогвардейцев чуть ли не махновцами. Но разве могла существовать и эффективно бороться с врагом на оккупированной территории организация без партийного руководства? Судя по вашей книге, могла». Это я ему там сказал,
— Так ведь, товарищ Сталин… У нас молодогвардейцы — живые. Мы же Краснодон освободили тридцатого декабря, а не в феврале.
— Ай, маймуно-веришвило, неужели память теряю, должен был понять! Ну и где они все сейчас?
— Как положено. Кому срок подошел, в армию. Прочих же по домам.
— Ну, Лаврентий, полагаю, что все они у тебя на учете, кто, где? Даже те, кто в строю?
— Так полк запасной, в Ворошиловграде, там рядом. Держал на всякий случай, как свидетелей. На случай, если они Фадееву понадобятся.
— Не только Фадееву. Дай-ка еще память свою проверю — из тех же комментариев, «роман не может считаться исторически достоверным, так как описанные события, действующие лица, их характеры, героические поступки — далеко не все соответствовало истинным фактам. Так, в октябре 1942 года Виктор Третьякевич объединил подпольные молодежные группы, которые, по воспоминаниям современников, назывались „Звезда“, „Серп“, „Молот“ и т. п., в „Молодую гвардию“. А значит, именно он, а не Олег Кошевой, был командиром подпольной организации».Не было в жизни предателя Стаховича, а был Третьякевич, которого гестаповский следователь, к нам в плен попавший, оговорил. Но если так, то кто же тогда там их предал?
— Следствие провести?
— Ну это будет слишком, Лаврентий. Герои в большинстве своем честно сражались за Родину, а их из-за одной паршивой овцы… Вот только награждать их всех тогда действительно не будем, сейчас. Даже если просто кто-то не засланный, а слабым оказался, пыток не выдержал — все равно. Подумай, ведь там после их именами улицы называли и корабли. И у нас, надеюсь, так же будет — вот только если кто-то недостойным окажется, что станет с авторитетом? Потому так решим: пусть пока роман им единственной наградой. Не после войны написанный, а сейчас. А их в армию, не усидят ведь такие ребята в тылу. И по заслугам и наградим, и за подвиги фронтовые, и за это. Честно погибших — посмертно, и чтобы никого не забыть! Но это после того, как с ними Фадеев побеседует. Вот только в «Рассвет» его не посвящать! Просто дать партийное поручение — и тот его текст предоставить, без последних глав, как будто бы дневник одного из молодогвардейцев, кто у них погиб, были ведь потери? Или записи уже после, по памяти, одного из товарищей, придумайте кого.
— Так ведь он все равно свою руку узнает.
— И что с того? Ведь все равно не решит, что это он сам? Разве не бывает похожих писателей?
— Другой совсем роман выйдет.
— И пусть! Автор тот же, и значит, будет не хуже. Думаю, что легче писать по горячим следам и рассказам живых еще своих героев. Ну а мы оценим, что товарищ Фадеев напишет в этот раз. И художественность его, и линию партии.
«Мы не рабы. Рабы не мы» — эти слова были на обложке рукописи, которую мне передали одним мартовским утром этого года. В воздухе ощущалась весна, таял снег. Немцев гнали на запад, освобождена Полтава, сообщили в сводке Совинформбюро. Но затемнены окна в Москве и в Ленинграде, с которого уже снята блокада, и где-то у Днепра встают в атаку наши бойцы. А мне вручили рукопись со словами:
— Прочтите. Так вышло, что у нее нет конца. Сумеете ли вы ее завершить? Через два дня вы дадите ответ.
Это была моя книга, я понял это с первых же страниц. Вопреки мнению, писатели не сочиняют — самые лучшие книги, как правило, приходят сами, вот рождается замысел и требует, чтобы его записали. Это была именно та книга, которую я хотел бы написать, и даже стиль показался мне моим, я бы принял ее за уже написанную мной, если бы не знал точно, что пока еще такое не писал.
Это была история о том, как наши советские юноши и девушки, оставшись на оккупированной территории, создали подпольную организацию и вступили в борьбу с врагом. Им было от четырнадцати до семнадцати лет, они не подлежали пока мобилизации в Красную Армию, никто не приказывал им. Но они не могли иначе, потому что были рождены и выросли уже при нашем, советском строе. «Мы не рабы. Рабы не мы». Эти слова из нашего учебника были первыми, которые выводили на бумаге наши люди, только научившись читать и писать. И эти слова говорит Олег Кошевой своим товарищам в самом начале, как ответ на вопрос, что делать — бороться или остаться в стороне.
Они не были солдатами, не получали приказов из штаба. Но делали все, чтобы хоть чем-то навредить врагу, помочь нашим на фронте. Распространяли сводки Совинформбюро, чтобы наши люди, оставшиеся на занятой врагом земле знали, это ложь, что Красная Армия разбита! Спасали наших людей от угона в фашистское рабство, сожгли биржу с заготовленными списками. Добывали оружие и убивали оккупантов и предателей. Никогда ни в одной стране не воевали пятнадцатилетние. Но молодогвардейцы, как они себя называли, не могли иначе, потому что жить рабами они не могли.
Это была не совсем рукопись, а перепечатанные на машинке листки из школьных тетрадок, как мне сказали, причем некоторые были вырваны, отчего в тексте возникали пропуски. И отсутствовал конец, события завершались где-то в конце декабря, перед самым освобождением Краснодона. Записи не были похожи ни на дневник, ни на позднейший официальный отчет о событиях, пишущийся, как правило, сухим канцелярским языком. Но я не мог представить, чтобы кто-то, находясь в тылу врага, мог писать такой по сути художественный роман. Кто же автор, и почему завершить его бесспорно талантливую повесть предложено мне, а не ему?
— События и люди реальны, все это было, — сказал мне тот, кто вручил текст, — вы можете встретиться с героями этого романа, опросить их. Что до автора, то на этот вопрос вам никто не ответит. Считайте, что это был наш человек, на нелегальном положении, бывший свидетелем, и послеосвобождения Краснодона он сделал эти записи, но не смог закончить. А может получиться очень хорошая книга, нужная нашим советским людям, особенно молодежи.
И улыбнулся, поправляя пенсне.
Я ездил в Краснодон, беседовал с теми, о ком эта книга — с Олегом Кошевым, Сергеем Тюлениным, Иваном Земнуховым, Ульяной Громовой, Любовью Шевцовой, со всеми молодогвардейцами, чьи имена встретятся на страницах романа, а также с жителями Краснодона. Я даже читал протоколы допроса пойманных фашистских палачей и их холуев. Могу засвидетельствовать, что это правдивая книга — все события, описанные в ней, имели место, незначительные изменения были внесены лишь для художественной наглядности, чтобы лучше раскрыть, показать основную линию. Насколько мне удалось это, хорошей ли вышла книга, судить читателям.
И хотя история краснодонского подполья завершена, не закончена история молодогвардейцев. Так, вчера, читая в «Правде» наградные списки отличившихся в битве за Днепр, я увидел фамилию — Сергей Тюленин, матрос Второй гвардейской бригады морской пехоты, награжден орденом Славы. Я поддерживаю сейчас переписку и с другими героями романа, воюющими на фронте или работающими в тылу. И уверен, что их жизненный путь будет достойным.
Особую благодарность я хочу выразить автору рукописи, так и оставшемуся неизвестным. Без его труда не было бы этого романа. Или он мог бы появиться годы спустя, после нашей Победы, если бы мне или другому писателю встретился этот материал.
Потому, читая про подвиг краснодонцев, вспомним также других, таких же, как они, но которым не досталось летописца. Тех, кто сражался, сохранив верность Советской власти и Коммунистической партии, несмотря ни на что.
Лазарев Михаил Петрович, подводная лодка «Воронеж».
Северная Атлантика, февраль-март 1943 года.
Идем на глубине двести, курсом на юг. Наверху шторм и полярная ночь. И война — пока самая страшная за всю историю. Надеюсь, здесь и там, в реальности, покинутой нами, не будет Третьей мировой… Где-то здесь немцы растерзали «семнадцатый» конвой, ну что стоило силе, которая нас бросила сюда, сделать это на несколько дней раньше? Мы не спасли бы конвой от авиации — но уж субмаринам устроили бы бойню. Как в битве с «Шеером», где мы потопили их одиннадцать штук. Притом, что во всей Арктической флотилии у фюрера их числилось двадцать четыре.
Пожалуй, я уже не хотел бы вернуться в 2012 год, потому что здесь чувствую себя на своем месте. В том мире единственной атомариной с боевым счетом была британская «Конкерор», утопившая у Фолклендов старый аргентинский крейсер. Здесь же счет «Воронежа» перевалил за полсотни. Мы делаем то, чему нас учили, — и у нас это получается хорошо.
Мы принесли присягу СССР. То есть обещание защищать Родину от любого врага, потому что кто тогда, если не мы? Нас приняли в свои ряды, оказали доверие. А Иосиф Виссарионович Сталин, с которым я говорил, оказался совсем не таким, как его рисуют всякие там дети с Арбата. Так же как я — командир этого корабля, Сталин — вождь, то есть командир всей страны. И смею утверждать, далеко не самый худший командир.
Впрочем, даже если бы сталинский СССР был таким, как его рисуют господа демократы, мы поступили бы так же. Потому что нанести фашистам максимальный вред было бы добрым делом при любом раскладе. Оттого, что это была война нашихдедов и прадедов. Борьба за жизнь и смерть нашего народа, а не игра белых и черных за некий приз.
А интересно, если социализм был отсталым и неэффективным, тогда отчего же после того, как не стало СССР, во всем мире затормозился научно-технический прогресс? Сравните например Ту-154, полетевший в 1968-м, с «Лайнером мечты» Боинга, год 2010-й — а после отсчитайте те же сорок лет назад, и поставьте рядом с Ту-154-м какой-нибудь «фоккер» или «Фарман-голиаф», на чем летали в двадцатые? А ведь в семидесятые верили, что к 2000 году к ногам человечества упадет вся Солнечная система. Чего нам не хватило там, чтобы вырваться к звездам, в мир ефремовской «Андромеды»? Наверное, все же прав был наш Серега Сирый, вспоминая пассионарную теорию Гумилева. Когда в каком-то этносе оказывается критическая масса людей, «с шилом в заднице», для кого идея важнее сытого спокойствия. И если дать им эту идею, позволившую сконцентрировать усилия в одном направлении, а не разбрасывать по сторонам, гася порыв в мелких стычках и междоусобице. Такой народ становится подобным богам — и это нельзя уложить в рамки «исторических законов», считающих как выгоднее, экономичнее, дешевле.
Мы сделали свой выбор. И останемся на этой стороне до конца. А уж светлая она или темная, «исторически прогрессивная» или наоборот, в этом боги, если они есть, или история, спустя время, разберутся сами.
Вахта четыре часа через восемь часов отдыха, искусственный воздух и свет и подволок отсека вместо неба над головой — словно в 2012-м идем в автономку, ничего не случилось, с Севера через Атлантику, и назад, отработав учебно-боевую задачу. Вот только в этот раз задача — не учебная. Хотя у нас категорический приказ, в бой по пути не вступать.