Белка
Шрифт:
– Не сочтите за нескромность, ответьте, - вдруг сказал Галя, - ведь Домкрат – это не настоящее имя?
– Это имя я дал себе сам, - ответил Домкрат.
– Почему я должен называться именем, которое мне дал кто-то другой?
– Но почему Домкрат? – не унималась Галя.
– Домкрат – надёжная штука, увесистая, - парень взлохматил свои чёрные космы и шмыгнул носом. – А вам не нравится?
– Не знаю, право… Впрочем, мы уже пришли. Это со мной.
Привратник покосился на Домкрата, молча кивнул и посторонился.
Они поднялись по парадной лестнице, миновали
– Извольте снять штаны, - сказала она.
– Можете нисколько не смущаться, я осведомлена о строении мужского тела. Я читала «Анатомический атлас» профессора Рейденбрюхнера.
– Без проблем. У меня комплексов нету, тем более, когда меня просит раздеться такая красавица, как вы.
Галя вновь покрылась румянцем. Домкрат обнажил свои костлявые ноги, оставшись только в кожаной куртке да семейных трусах в розовый цветочек, и подал штаны Гале. Галя достала из шкапчика нитки и подушечку с иголками и присела на край кровати. Домкрат опустился в кресло возле. Галя стала сосредоточенно пытаться вдеть нитку в иголку, а Домкрат молча наблюдал.
– Вы не могли бы мне помочь? – наконец обратилась к нему Галя.
– Мои глаза не вполне хорошо видят.
Домкрат подсел рядом.
– Дайте попробую. Я, правда, выпимши… Давайте так – вы держите иголку, а я буду в дырку тыкать.
Они оба склонились над иголкой и, прищурившись, уставились на неё. В этот интимный момент распахнулась дверь, и на пороге появился мрачный Егор Тимофеевич.
Галя подскочила на месте, выронив иголку.
– Папенька! – перепуганно вскрикнула она.
– Это вовсе не то, что ты думаешь!
– Да я никогда ничего не думаю, - громовым голосом произнес Пахотнюк, злобно вращая глазами.
– Ну-ка встань, паршивец!
Домкрат послушно встал.
– Ты кто?
– Домкрат.
– Чьих будешь?
– Не понял…
– Кто твои родители?
– Отца я не знаю, а мать померла тем летом, работала на стекольном заводе…
– И ты вознамерился, ублюдок, мою дочь обесчестить? Да ты знаешь, кто я такой?
– Нет, - честно ответил Домкрат без тени страха в голосе.
– Да я… Да ты вообще что делаешь?
– В смысле, работаю где? Освежителем в шашлычной.
Пахотнюк несколько оторопел.
– Это как?
– Свежую тушки бродячих собак и кошек…
Пахотнюк расхохотался.
– Тушканчик… Ну сейчас я тебя, как кошку, и выдеру…
Он схватил Домкрата за шиворот и поволок к выходу.
– Папенька! Не надо! – кричала Галя, цепляясь за сюртук отца.
– Этот человек мне жизнь спас!
– И ты его сразу в спальню притащила? Вся в мать!
Пахотнюк вырвал из её рук штаны Домкрата и швырнул вниз, к двери, а затем резко столкнул с лестницы и их владельца.
– Папенька! Как ты можешь? – закричала Галя, попытавшись кинуться вслед за Домкратом.
Властная рука отца остановила её:
– Куда? Мы с тобой ещё не закончили.
И он повел её назад в спальню, крепко схватив за локоть. Галя, неестественно вывернув шею, смотрела мокрыми глазами на Домкрата,
– До свидания!
– До свидания… - прошептала Галя.
– Увижу ещё раз – кожу с живого сдеру! – взревел Пахотнюк, не оборачиваясь.
Он втолкнул Галю в спальню, закрыл дверь и повернул в замке ключ. Галя сорвала с головы чепец, бросилась на кровать и разрыдалась.
А Егор Тимофеевич, скрипя зубами, отправился к себе в кабинет, чтобы налить немного спирта и привести себя в чувство. Ему ещё предстояли сегодня важные государственные дела.
III
В Поселении было заведено, что Глава примерно раз в месяц объезжает свои владения. Никакой особой цели не преследовалось, и всё мероприятие было задумано, чтобы показать, что власть о народе заботится и даже вспоминает. Вдоль маршрута, по которому двигался Глава, выставлялись мужики в красных шёлковых рубахах и девки в сарафанах и кокошниках, которые должны были являть Главе всем своим видом пример добродетели, благостного смирения и процветания. Иногда Глава останавливался возле кого-то из них и задавал вопросы о том, как им живётся. Ответы были заучены и оригинальностью не отличались, поэтому чаще Глава предпочитал просто проезжать мимо, не надеясь услышать от людишек ничего для себя нового.
На этот раз Пахотнюк вышел из своего кабинета в легком подпитии и со сравнительно рабочим настроем.
– Михеич! – крикнул он.
– Скажи, чтоб закладывали.
Михеич, стоявший до этого момента прислонившись к мраморной колонне, встрепенулся и, шатаясь, направился к лестнице, где благополучно поскользнулся и съехал по ступеням вниз на заднице.
– Осторожней, пьяный осел! – крикнул Пахотнюк.
– Кости переломаешь – где мне потом другого такого дурня искать?
– Не волнуйтеся, ваше преосвященство… - пробормотал Михеич.
– Враз найдем-с…
– Какое я тебе преосвященство? Совсем, что ли, лыка не вяжешь?
– Не волнуйтеся, - повторил Михеич, выходя в боковое крыло.
– Это мы завсегда!
Пахотнюк чинно сошёл по лестнице вниз, одёрнул сюртук и со всей возможною солидностью появился на парадном крыльце, где его встречали приторными улыбками местные начальники, фабриканты и землевладельцы. Егор Тимофеевич поздоровался с некоторыми за руку, остальным же кивнул и за неторопливою беседой с хромым старичком, председателем земской управы, принялся ожидать экипаж.
– Слыхал я, Пафнутий Ленсталевич, будто вольнодумство в народе завелось?
Старичок крякнул и, тряся бородкой, отвечал:
– Никак нет-с, Егор Тимофеич, у нас с вольнодумцами разговор короткий… Как шпики чего такое унюхают, мы сразу к ногтю, и всего делов…
– Это правильно, - сказал Пахотнюк, переминаясь с ноги на ногу. – Нечего там бузотёрить… А как с агитацией дела обстоят?
– Да как же… Замечательно обстоят. По всем партячейкам последние директивы разосланы, в профкомах работа ведётся. Не извольте сомневаться!