Бельканто на крови
Шрифт:
Они быстрым шагом пересекали площадь. Крестьяне, толпившиеся с утра, разбрелись по соседним улочкам в поисках спасительной тени. Пекло, как в аду.
— Его обвиняют в проведении чёрных месс, — сказал барон и остановился. Взглянул на слугу: — Юхан, где ты купил ту янтарную девственницу?
— Какую? А, ту! Около непотребных домов есть весёлая лавка. Хозяйку зовут мадам Жасмин, у неё много всяких игрушек.
Барон размахнулся и влепил Юхану пощёчину. Потом ещё одну, по другой щеке:
— Болван безмозглый! Плут!
— Да где бы я нашёл
Эрик принялся молча избивать слугу. Колотил по груди, плечам и спине — Юхан только успевал уворачиваться. Мазини бросился его защищать:
— Ваша милость! Он всего лишь исполнял приказ! — Потом подумал и спросил: — Так это вы подарили Маттео ту фигурку, которую конфисковал Клее?
— Да. Мне и в голову не пришло, что эту вещь можно куда-то вставлять.
— Ох! — простонал Мазини. — Он молился на неё!
— Это ещё не всё, маэстро. Каким-то образом у Клее оказались кальсоны Маттео.
— Как это могло произойти?
— Не знаю, — Эрик скривился от воспоминаний, но продолжил: — Я бросил их в лицо Стромбергу, когда поссорился с ним после возвращения домой. Это долго объяснять, но, поверьте, я не хотел ничего плохого.
— Они были у вас, потом у графа, а теперь у Клее? Но как? — ошарашенно спросил Мазини.
— Понятия не имею. Недавно граф требовал, чтобы я донёс на Маттео. Я отказался. Возможно, он решил обойтись без моей помощи.
— Но он любит Маттео!
Эрик приблизился к Мазини, прошептал ему в лицо:
— Нет, Стромберг любит меня. Эта любовь ожесточила его и превратила в фанатика. Возможно, он возненавидел Маттео, когда узнал, что я полюбил его всей душой, а не просто развлёкся, как с дворовым мальчиком.
— Вы полюбили Маттео? Но как граф мог догадаться? — спросил Мазини.
— Так его милость сами графу и признались! Мол, люблю и готов нести позор, потому что евнух — настоящий мужик по сравнению с вами, ваша светлость, — процитировал Юхан из-за плеча Мазини. Один глаз у конопатого наглеца покраснел и опух.
Эрик поднял на него тяжёлый взгляд:
— Подслушивал? У тебя хорошая память.
— Значит, это граф выдал Маттео? — в глазах маэстро плескался страх.
Он столько узнал за последний день, что мысли его бестолково путались.
— Я не уверен, синьор Мазини. Кое-что не сходится. Граф Стромберг знал о нас и имел причину для ненависти. Он мог выдать Маттео из ревности. Но он не знал о крипте, а проведение чёрных месс — главное обвинение Клее. О молельне знали только я и Хелен. — Эрик провёл ладонью по лицу, вытирая пот. — Девчонка тоже могла выдать Маттео — как дьявола-еретика, из-за которого началась чума. Но она не знала подробности наших отношений. И откуда в крипте взялись кальсоны? Надо ещё раз допросить Хелен, она должна признаться.
— Получается, вы один знали обо всём? И о мессах, и о ваших любовных
— Да, я знал обо всём. Вы подозреваете меня?
— Нет, ваша милость. Теперь я вижу, что вы любите моего мальчика. Но, боюсь, Маттео думает иначе.
Они шагали по пыльной мощёной улице, боясь заглядывать в немногие открытые окна. Эрик, как всякий смертный человек, ощущал непреодолимую потребность запереться в своём родовом гнезде, чтобы видеть и обонять фиолетовые грозди сирени, а не фиолетовые чумные бубоны, но он не мог бросить Маттео без помощи. Страх потерять его был сильнее страха смерти.
47
Не успели они зайти в дом, как тётушка Катарина подхватила барона под руку со словами:
— Тебя ждёт важная гостья, мой милый.
— Пусть подождёт ещё немного, мне нужно поговорить с Хелен.
— Она не может ждать!
Тётушка настойчиво потащила Эрика в гостиную. На диване у дымящего камина сидела жена Карлсона. Она придерживала необъятный живот, обтянутый ярким шёлком, с таким видом, словно он мог от неё сбежать.
— Мой глупый ребёнок так спешит в этот мир, — тихо сказала бургомистерша, — а тут чума, война и горе.
— Чем могу служить, фрау Карлсон?
— Ах, ваша милость, я пришла поговорить о синьоре Форти.
Эрик присел в кресло и вгляделся в широкое лицо с сонными бесцветными глазами, обращёнными скорее внутрь тела, чем наружу.
— Слушаю вас.
— Я всё знаю.
Барон обворожительно улыбнулся и промолчал. Он понятия не имел, как должен поступать мужчина, услышав такие слова.
— Вы его любите?
— Я вас не понимаю, фрау Карлсон.
— Если вы любите синьора Форти, то обязаны его спасти. Я тоже люблю синьора Форти, но я слабая женщина и уже сделала всё, что в моих силах.
— Продолжайте.
— Впервые я услышала его месяц назад. Он пел в доме, а я шла по улице. Я не могу объяснить, что почувствовала. Это как умирать и воскресать заново, это как любить и вдруг узнать, что твоя любовь взаимна. Это как чувствовать шевеление ребёнка в животе — но только не в животе, а в душе, и не ребёнка, а бога. Вы меня понимаете?
Шевеление бога в душе?
— Возможно, — осторожно ответил Эрик.
— Вот тогда я и осознала, что люблю синьора Форти. Не как мужа или брата, разумеется. Я люблю его как ангела, который пришёл ко мне, чтобы рассказать о потерянном рае и дать мне сил уверовать в него.
— Не предполагал, что вы такая чувствительная натура.
Фрау Карлсон застенчиво улыбнулась, и барон увидел, как она юна. Едва ли старше двадцати лет.
— У меня есть и другие таланты, ваша милость: я умею разбираться в людях.
— И в ком же вы разобрались?
— В своём муже. В его жизни две неугасимые страсти: любовь ко мне и складочное право.
— Я в курсе.
— Я даю ему любовь, а вы можете дать складочное право.
— Не могу. Это граф Стромберг решает.
— Можете, ваша милость.