Беллона
Шрифт:
– Вот столько?
– Официантка показывала пальцами размер длинного бокала.
– Что господин желает? Бароло? Барбареско? Вальполичеллу? Речотто? А может, кьянти Брунелло ди Монтальчино?
Русский сжал кулак, изображая невероятную крепость напитка.
Официантка откинула голову с тяжелым черным пучком и расхохоталась:
– А, граппу! Так бы сразу и сказали!
Русский беспомощно развел руками. Засмеялся.
Так смеялись оба, заказчик и обслуга, и посетители кафе на них оглядывались.
Русского звали
Жена Рая не знала, что "баста" - итальянское слово. Да и сам Юрий не знал.
Однако слово оказалось волшебным: и денег всего за год удалось накопить, и путевки в иные страны подешевели.
– Граппа? Красиво звучит, черт побери! Давай, тащи граппу!
Закивал согласно. Черноволосая официантка все так же смеялась, записывала в блокнотик заказ. Смуглая грудь поднималась в овальном вырезе платья, и Юрий косился на этот вырез, глаза сами туда так и ныряли. "Каково снять девчонку голой в постели? Порнография. В Союзе посадят. И не пикнут. А Рая узнает?".
Туристы, вся его группа, сидели за другими столиками, между столами сновал гид, вскрикивал, руками махал, мешая итальянские и русские слова.
Юрий оглядывался по сторонам. Узкие, с чувашским прищуром, хитрые веселые глаза все впитывали, запоминали. Он был сам себе фотоаппарат. Настоящий фотоаппарат висел у него на груди, на ремешке. Светло-желтые, цвета соломы, волосы поднимал легкий теплый ветер -- столики кафе стояли под широченным полосатым тентом, и можно не бояться, что голову напечет. Официантка уже несла на подносе бутылку граппы, огромную пиццу и похожий на огурец зеленый бокал.
– Может, воды желаете?
– спросила весело.
Юрий пожал плечами, улыбнулся. У него не хватало трех верхних зубов. Время съело. А к зубному недосуг сходить. Да и страшное это кресло. Пытают тебя сверлом, не зуб, а мозги дырявят.
Ушла красивая девушка, вильнув задом, махнув короткой юбчонкой. Юрий проводил ее глазами и принялся за пиццу. То ли нож попался тупой, то ли вилку плохо упирал в тарелку, да выскользнула пицца из-под руки, как скользкая живая рыба, и полетела -- вбок и вверх, и шлепнулась, подлая, прямо на грудь женщине за соседним столиком!
Юрий встал из-за стола, краснее красного перца.
Руку к груди прижал.
– Извините меня, простите великодушно...
"Что бормочешь, дурак, тут же никто русского не знает, болтай не болтай. Ох, теперь придется заплатить ей! Штраф какой-нибудь. Ведь такое красивое платье даме попортил, рукосуй. Тебе бы не по Италиям ездить, а в хлеву коровьем навоз нюхать".
Дама сидела растерянно, по белому летнему платью ползла вниз томатная паста,
Дама услышала его голос. Его речь. Обернулась. Вскинула голову настороженно, испуганно. Вытянула шею. Вот-вот вспорхнет, улетит, белая птица. Вокруг ее головы вилась седая, серебряная коса, вкрадчиво обкручивала лоб, заворачивалась за ухо с пронзительно сверкающей алмазной сережкой.
– Господи, - сказала седая дама по-русски.
– Господи!
Ее смуглая сухопарая рука поймала падающую с подола пиццу и нервно, крепко сжала, смяла. Раздавленные томаты поползли между пальцев.
– Русская, - сказал Юрий и шагнул вперед.
– Ой, да что же это я наделал!
Одним шагом допрыгнул до стола дамы. Встал на колени перед ней. Фотоаппарат мотался на груди, мешал собирать у нее с колен несчастное кушанье. Футляр в соусе извозился.
– Встаньте, - сказала серебряная дама тихо, - встаньте скорее. Вы русский турист? Вы надолго в Риме?
– Простите...
– Бросьте! Я рассержусь! Все чепуха. Ждите меня здесь!
Она встала, высокая, гордая, выше его ростом, и, не качаясь на высоких каблуках, твердым, почти строевым шагом прошла к двери кафе и вошла внутрь. В туалет, догадался Юрий и стал ждать. Скоро явилась: все платье мокрое, но чистое, и когда, и чем успела отстирать? Смеялась.
– Ну все, я как из моря! Как на пляже! Точно?
Он старался хохотать вместе с ней, хоть краска стыда со щек не сходила.
– Точно!
Вместе смеялись, хорошо, весело.
Дама, превратившись в девчонку, схватила его за руку.
– Откуда вы приехали? Из Москвы?
– Нет, не из Москвы! Из... Козьмодемьянска... это, знаете, на Волге...
Застыдился своего маленького, затерянного в лугах и полях городочка.
– Все равно!
– Она сжимала его руку.
– Расскажите про Россию!
– Про Советский Союз?
– Про Советский Союз!
– Попробую...
– Там у вас сейчас большие перемены! Горбачев хочет все изменить! Чтобы больше было свободы!
– Да. Чтобы больше было свободы.
Он больше не знал, что сказать. Сидел напротив нее за ее столиком. Тоскливо покосился на бутылку граппы -- на своем столе.
– Можно, я нам сюда выпивку возьму? Я заказал, вон принесли.
– Конечно!
Она улыбалась белыми, ровными зубами, алмазы в мочках резали сияньем воздух. Солнце палило. Машины шуршали по асфальту, гудели. Туристы из его группы осуждающе глядели на него, болтающего с незнакомой женщиной. Гид, из-за чужих голов, одобрительно помахал ему рукой: давай, брат, не теряйся! Он цапнул со стола граппу и зеленый бокал и опять присел к ней, на плетеный соломенный стульчик, поближе.