Белое, черное, алое…
Шрифт:
— Игрушечка-то? — задумалась Хрюмкина. — Да день, может, лежала, а может, и больше. Я-то последний раз там мела утром… Сейчас посчитаю, пятого смена, — забормотала она, — а! Третьего октября мела. А когда преступление это случилось, я в два часа вышла. Игрушечка мокрая была, то ли от росы… Да нет, от росы высохла бы к двум-то дня. Дождик шел накануне, может, от дождика мокрая была?
— Раиса Алексеевна, а где сейчас игрушечка?
— А что, хозяева спохватились? Да у меня она дома, у внучонка, если не выбросил. Он-то сказал, что ему не нужно, выброси, говорит, бабушка, а я выбрасывать не стала, пусть полежит, в хозяйстве пригодится, а?
— Правильно, Раиса
Зайдя в кабинет к прокурору, у которого, к счастью, никого не было, я, стараясь не улыбнуться, небрежно сообщила ему, что раскрыла убийство депутата Государственной Думы Юрия Петровича Бисягина. Шеф шумно вздохнул и спросил:
— Это не шутка?
— Да уж какая шутка, раскрыла.
— РУОП, что ли, раскрыл?
— Почему РУОП? Я раскрыла.
— Значит, поработал наш отдел по умышленным убийствам?
— Да что ж вы, Владимир Иванович, в собственных сотрудников не верите?
Преступление раскрыто следственным путем.
— Когда задерживать собираетесь? — шеф решил не поддаваться на провокации и соблюдать серьезность.
— Да хоть сейчас, человек в коридоре сидит.
— Швецова! — строго сказал шеф. — Что, правда, что ли?
— Да правда, правда. Смотрите сами…
Я подала ему протокол допроса Раисы Алексеевны Хрюмкиной.
Шеф внимательно прочитал его, бросил по столу мне назад и закрыл лицо руками, со словами:
— Мама дорогая, бывает же такое!
— Владимир Иванович, дайте машину, я съезжу, пульт изыму.
— Да нету машины, встала наша. Сейчас в милицию позвоню.
Шеф набрал номер и ехидным голосом пообщался с начальником РУВД в том смысле, что, пока милиция спит, прокуратура раскрывает преступление века. Даже мне было слышно, как завизжал начальник РУВД на том конце провода, а потом затих, и было понятно, что он лихорадочно соображает, как примазаться к выдающемуся раскрытию.
— Машину дайте за вещественным доказательством съездить. За каким? За пультом управления к взрывному устройству. Хорошо.
Положив трубку, он сказал:
— Идите собирайтесь. Сам начальник РУВД с вами поедет.
— Какое его ждет разочарование! — Когда я выходила из кабинета, шеф все крутил головой, хмыкал и барабанил пальцами по столу.
Эксперты, едва глянув на отобранный у внука дворничихи пульт, подтвердили — то самое. Оно, родимое. Фрагмент радиоуправляемого устройства. Пошел слух, что начальника РУВД будут представлять к досрочному званию. Я в машине проспала всю дорогу туда, обратно и к экспертам; сквозь сон я слышала, как начальник РУВД через каждые пять минут связывался по радиотелефону с дежурной частью и нервно осведомлялся, дали ли сводку. Мне приснились два бронетранспортера, битком набитые людьми в камуфляже и масках, которые ехали брать пульт у дворничихи Хрюмкиной; из люка переднего бэтээра высовывался начальник РУВД в кивере и галунах. Он кричал: «Хрюмкину в камеру, срочно!» На крыше второго бэтээра ехал дежурный за телетайпом…
Водитель начальника РУВД, поскольку я любезно была усажена на переднее сиденье, все время пихал меня локтем в бок и смеялся: «Хорош спать на работе!»
Никакого уважения… Каждый раз, когда я от толчка просыпалась, я мучительно соображала, где я.
В прокуратуру я вернулась настолько никакая — сказались бессонная ночь и напряженный день, — что решила поспать прямо в кабинете.
Только я закрылась в кабинете изнутри и пристроилась подремать, сев за стол и положив голову на дело Чванова, как прямо под ухом взвонил телефон. У меня началось такое сердцебиение, что я, как рыба, некоторое время хватала ртом воздух, не в силах произнести злементарное «але!». Оказалось, это меня домогалось следственное управление прокуратуры города в лице прокурора Будкина.
— Мария Сергеевна, есть очень интересная информация, сейчас к вам подъедут коллеги из ФСБ, указание начальника следственного управления — вам подключиться, разработайте совместно с ними план мероприятий и выполните необходимые следственные действия. Потом доложите в следственное управление.
— Ага, — просипела я, пытаясь сосредоточиться на том, кто мне звонит и чего хочет, но Будкин уже положил трубку.
Я подергала телефонный шнур, прикидывая, выдержит ли он мое бренное тело, если я на нем повешусь, и мутным взором обвела свой кабинет в поисках крюка. Ну что делать?
— Я больше не могу, — сказала я вслух, Нет, правда, я больше не могу. Я хочу отдохнуть. Да чего там отдохнуть — я вообще хочу жить как нормальные люди.
Вот Сашка; я внезапно обозлилась. По ночам его никто никуда не вызывает. Выйдя из своей стоматологической поликлиники, он морально раскрепощается и занимается своими делами. При всем при этом у него интересная работа, он на хорошем счету и жить не может без своей стоматологии; и он не терзается внутренним конфликтом между страстным желанием работать и необходимостью жертвовать ради работы серьезными вещами — чистотой в доме (я вспомнила про грязные выключатели), воскресеньем с ребенком, душевным спокойствием, наконец. А вот посмотрела бы я на него, мстительно подумала я, если бы от него требовали за смену обслужить не двадцать больных, а двести, причем уложиться в те же самые шесть часов и с тем же самым количеством медикаментов. А если посреди приема вдруг сломается бормашина, ему бы сказали: «Ну, вы уж как хотите, но работу сделайте, сломанная бормашина — еще не основание для того, чтобы сегодня ничего не делать, вон у хирургов единственный скальпель потерялся, так они кухонным ножом режут…» А потом бы еще орали: «А почему так пломбы быстро вылетели? Ну и что, что дрелью сверлили, а пластилином дырки залепляли?..»
Я слегка взбодрилась, представив такую картину. Сон с меня слетел окончательно, когда я спустилась с эмпиреев в родную прокуратуру и вдруг отчетливо осознала, что теперь, когда выяснилось, что покушались не на депутата Государственной Думы, а он пал жертвой трагической случайности, дело в город не возьмут, и мне предстоит распутывать эту историю до конца, поскольку кнопочка, нажатая дворничихой на пульте, не сама по себе взорвала лифт с двумя людьми, а всего лишь привела в действие взрывное устройство, чьей-то заботливой рукой туда установленное.
Это будет тринадцатое дело в моем сейфе. Между тем еще двадцать лет назад специалисты по научной организации труда установили, что оптимальная загрузка следователя не должна превышать четырех дел, одновременно находящихся у него в производстве; я уж молчу о том, что дела двадцатилетней давности по сравнению с сегодняшними — все равно что четыре арифметических действия против дифференциальных счислений.
А самое для меня угнетающее в этой ситуации — это Скородумов и материальчик по «другу его семьи» Денщикову; когда, ну когда я буду заниматься этой историей?! Сейчас комитетчики прискачут с какой-то информацией, которая стоит на контроле в городской, и мне придется до ночи (в лучшем случае) ею заниматься… А время утекает, как будто в подворотне его ждет маньяк, и три дня из отпущенных мне законом десяти уже прошло…