Белое, черное, алое…
Шрифт:
— Ну, не знаю, не знаю. Я бы у этой пышнотелой Натальи Леонидовны анализ бы на ВИЧ взял. Слушай, а чего она такая нервная? Хотя понятно: с Вертолетом жить — какие нервы надо иметь.
— Лева, а если не СПИДом, а чем-то другим его заразили, какую-нибудь другую сильную заразу в организм ввели?
— В принципе возможно, только зачем? Проще подушкой задушить. Вот такие кровоизлияния и будут.
Лева сказал это небрежно и стал рассматривать следы уколов, прятавшиеся под пластырем. И у меня возникло неприятное ощущение, сначала неопределенное, непонятно
Я заволновалась, но прямо сейчас бежать искать Галину Георгиевну было невозможно, надо было закончить осмотр трупа, да и вряд ли доктор Пискун сейчас была в больнице, все-таки выходной.
Больше ничего интересного мы при осмотре не обнаружили. Упаковали в конверт оба радиотелефона, в другой конверт — лежавшие на столике видеокассеты, и пошли искать вдову, чтобы передать ей вещи, но вдовы уже и след простыл; наверное, поехала искать ювелира. Я, тяжело вздохнув, положила конверты в свою сумку и, возвращаясь в палату, где лежал труп, наткнулась в закутке за дверью на лечащего врача господина Лагидина. Похоже, он так и простоял там весь осмотр.
— Вы не разрешите мне тоже осмотреть труп? — робко обратился он ко мне. — Вы знаете, такой интересный случай, я уже и СПИД предполагал, только не хотел говорить раньше времени.
— А что, до нашего приезда вы не могли осмотреть труп?
— Да меня к нему не подпускали. Я сегодня выходной, но собирался все равно прийти на работу, — случай интересный…
Он замялся, а я подумала, что ему сверхурочные наверняка щедро оплачивали родственники больного, но он об этом, конечно, не скажет.
— Я еще собраться не успел, как меня вызвали, сообщили, что наступило резкое ухудшение. Я поймал такси, прилетел, но уже было поздно. И вот с этого момента меня к трупу уже не подпускали.
— Назарбай Янаевич, вы знаете, где лежит больной Скородумов?
— Это не мой больной, но можно посмотреть, а что?
— Уж посмотрите, будьте любезны.
Юный Назарбай вприпрыжку помчался в ординаторскую, наверное, боясь меня прогневать и желая услужить. Тут же вернулся с историей болезни и повел меня за собой.
На койке, к которой он меня подвел, без сомнения, лежал Олег Петрович Скородумов. Он лежал, опутанный какими-то трубочками, с закрытыми глазами, и сказать про него можно было одно: краше в гроб кладут.
— Он без сознания, — тихо сказал Назарбай, подержав его за запястье.
— Вы уверены?
Он дико посмотрел на меня:
— А вы сомневаетесь?
— Понятно…
Когда мы вышли из палаты, в коридоре меня отвел в сторонку Кузьмич:
— Машечка, ты на вскрытие поедешь?
— Сегодня-то вскрывать никто не будет, он полежит до понедельника, а в понедельник я, конечно, туда приеду.
— Ты и вправду думаешь, что его замочили? Или все-таки он сам умер?
— А черт его знает, — задумчиво сказала я. — Доктор клянется, что все к этому шло, что он поступил действительно плохой, и что состояние его объективно ухудшалось, и что в принципе он был готов к летальному исходу. И что у него даже состав крови изменился… Может, действительно его СПИДом заразили?
Возьмем кровь у вдовушки.
— Я, Машечка, не доктор, но про СПИД на каждом углу кричат, уже и люди с церковно-приходской школой знают, что ВИЧ-инфицированные теряют в весе. А этот бугай, прости Господи, похоже, только прибавлял. Съезди обязательно на вскрытие, я за тобой машину пришлю. А потом мне домой позвони, я завтра на сутках, так что в понедельник буду дома.
Я мысленно позавидовала Василию Кузьмичу — сутки отдежурит и домой, в теплой ванне отмокать. Я-то такой возможности не имею, как и большинство моих коллег, поскольку сроки по делам и так поджимают, а если еще и отгулы брать, плюя на сроки, то в конце концов либо тебя уволят, либо сам повесишься.
Убедившись, что постовой занял свое место возле койки с телом, и взяв с Кузьмича клятвенное обещание обеспечить сопровождение тела в морг и там охранять до вскрытия, не спуская с него глаз, я подхватила Задова, и мы отбыли на базу, то есть в ГУВД, в дежурное отделение.
По дороге мы быстро обсудили внешний вид вертолетовской супруги, причем категорически не сошлись во мнениях, а потом я терзала Задова, каково его мнение о причине смерти Вертолета. Задов вяло отмахивался и говорил:
— Ну как я могу высказать какое-то мнение до вскрытия? Надо же и внутрь глянуть, на кишки, а так что? Ты вот можешь по обложке уголовного дела сказать, какой там состав преступления?
— Могу, — отвечала я. — На корочке написано.
— Да ну тебя… По результатам наружного осмотра трупа я тебе могу предположить все что угодно. И СПИД не могу исключить, и острую коронарную недостаточность, и ишемическую болезнь сердца… Ты же видела, все признаки быстро наступившей смерти, как в некрологах пишут, скоропостижной. И асфиксию механическую исключить не могу. Правда, склеры глаз чистые, и непроизвольного опорожнения мочевого пузыря, а также семенного канала не наблюдалось, а при удушении этого следовало ожидать. Но исключить не могу. И вообще, я с тобой ездил как врач — специалист в области судебной медицины для наружного осмотра трупа. Причины смерти доискиваться — не моя задача. Вон в морг поедешь, там им руки и выкручивай.
— Ну можно, я тебе повыкручиваю? До морга далеко, а ты — вот он, на расстоянии плевка.
— Отстань, — кратко ответил Задов и погрузился в сон. Я его ущипнула, но он сделал вид, что не проснулся.
Дежурство продолжалось.
До понедельника ничего нового не произошло.
А в понедельник с утра меня вызвал шеф и предложил рассказать, как дела по материалу в отношении Денщикова (что характерно, он и не сомневался, что после дежурства я не буду брать отгул и приду на работу, как миленькая).