Белое и красное
Шрифт:
Ему было неловко говорить, что это для Ядвиги, что она об этом просила. Когда-то за столом у Долгих он разглагольствовал о достоинствах польских женщин, какие они скромные, не пьют и не курят. Как не похожи на тех эмансипированных авантюристок, что встречаются здесь.
В коридоре с полной рюмкой в руках он столкнулся с Таней, она шла из кладовки. И непроизвольно спрятал рюмку за спину, что было совсем ни к чему.
— Вы не откровенны со мной, пан Янек. Нет. И когда вы научитесь… — вздохнула Таня.
Вернувшись в комнату, он увидел, что его гостья расположилась как у себя дома: сняла башмаки,
— Вас не смущает, что я так сижу?
— Если вас это не смущает…
Он протянул ей рюмку.
От неожиданного ее появления он растерялся, сейчас ему необходимо взять инициативу в свои руки.
— Нас с Антонием везли по Лене на барже. С самыми настоящими каторжниками. Вместе мужчины и женщины.
— О, я читала «Воскресение». Какая восхитительная наливка! Надо будет записать рецепт.
— Когда вы получили последнее письмо от Антония?
Этот небезопасный вопрос он, пожалуй, задал зря. Пусть лучше разговор идет о литературе и наливках.
— Кажется, за месяц до занятия Варшавы немцами. Сейчас я скажу вам точно, его письмо со мною.
— Значит, три года тому назад. И с тех пор ни одной строчки от жениха, от Антония, — поправился он, непонятно почему, ведь не ему же придется открывать ей глаза.
— Именно поэтому я и приехала.
Логично! Если нет сведений от любимого — надо ехать. И не страшны ни войны, ни революции. «Боже, кажется, именно женщины должны управлять миром», — подумал он, приходя в отчаяние от ее ответа.
— А вы давно его видели?
— Весной. Заезжал к нему в Намцы.
— Как он себя чувствует? Здоров?
Она не спрашивала, почему Антоний все еще сидит в Намцы. Он должен был ей написать в этом своем последнем письме, что собирается ставить дом. Может, не написал? Да, с ней надо быть поосторожнее.
— Здоров. Как это ни странно, но якутский климат излечил Антония от всех его хвороб, настоящих и мнимых. И этот факт такого классического ипохондрика, как Антоний, и радует, и убивает.
«Кажется, неплохо у меня получилось, — мысленно похвалил себя Чарнацкий. — Если хочет, пусть верит, что Антоний сидит там из-за своего здоровья. А проверить это она никогда не сможет. Никогда? Но если она добралась сюда…»
— Прошу вас вниз, на ужин, — услышали они голос Тани.
Первые десять минут Таня вела себя как настоящая, солидная хозяйка дома. Сидела, выпрямившись, поджав губы, и старалась не удивляться тому, с какой жадностью Ядвига набросилась на еду.
Таня, пока готовила ужин, успела переодеться в нарядное новое платье. На Ядвиге же был скромный дорожный костюм. И Таня, державшаяся вначале спокойно и уверенно, Чарнацкий это почувствовал, стала посматривать то на Ядвигу, то на свое выходное платье.
— А вы почему не едите, пан Янек? — вдруг спросила Таня по-польски.
— О, вы, оказывается, знаете польский язык.
И Таня затараторила на польском:
— Пан Янек… Где пан был, когда пана не было… Спасибо большое… Целую ручки.
И рассмеялась. Ядвига вслед за ней. А Чарнацкий убедился, что его предположения о том, кто научил малолетнего соседа дразниться по-польски, правильны.
— О, вижу, возле пана Яна пани Таня делает необыкновенные успехи в польском.
— Что
Чарнацкий же размышлял над тем, что намерена делать дальше Ядвига. Дальше! Что она намерена делать после ужина? Если бы она остановилась в гостинице, наверное, не пришла бы сюда с вещами. А ее саквояж и чемодан стояли в коридоре. Он знал, гостиницы переполнены, в городе непрерывно происходили какие-то собрания, съезды, многочисленные политические партии держали постоянно в Иркутске своих представителей из разных городов губернии.
— Ах, какая вкусная рыба! Никогда такой не ела. — Ядвига положила себе еще кусок.
— Это омуль. А ваш костюм… сшит в Варшаве?
— Нет. Я купила его в Нью-Йорке.
— В Нью-Йорке? Вы были в Америке?
Таня от удивления всплеснула руками, и от ее чопорности не осталось и следа.
— Просто другой дороги не было.
Все у Ядвиги просто и ясно. Собственно, почему ей не добраться до Намцы? Навигация на Лене пока открыта. Если она захочет… Ну и глупец Антоний.
Она стала рассказывать, как познакомилась с Антонием. Чарнацкий знал эту историю досконально по рассказам друга. Его версия была несколько иная: Ядвига потрясла Антония, читая на одном вечере какое-то очень смелое стихотворение известного польского поэта Тетмайера. Антоний был поражен, поражен отвагой этой девушки.
— Отец не пускал меня к Антонию сюда, в ссылку. И этого я ему никогда не прощу.
— Я бы тоже не простила. — У Тани загорелись глаза. — Вы… вы как… декабристка.
— Я могу закурить?
В глазах Тани удивление. Потом восторг.
— Закурить? Да… Конечно! Папины знакомые курят здесь, прямо в комнате.
— Ой, я оставила папиросы наверху. Вы не принесете их, пан Ян, они лежат на столике, я их вытащила и забыла…
Он отправился наверх, наполняя дом скрипом. Скандал, какой скандал! Он не может злоупотреблять гостеприимством своих хозяев. И ничего-то он об этой Кшесинской не знает. Невольно глянул на висевшую над столом акварель. Как спокойно живется в этом охотничьем домике… До чего же глуп Антоний! Основным аргументом для него являлось то, что человек, перед которым он преклонялся, Пекарский, тоже женился на якутке. Правда, Антоний официально не женился, но… разве это что-то меняет? Скандал.
Когда он вернулся с папиросами, возле Тани в гостиной уже сидела Ольга и жадно слушала Ядвигу. Он смутился и постарался сесть так, чтобы свет лампы на него не падал.
— Я вытащила Ольгу, чтобы она послушала, как… как пани Ядвига ехала из Варшавы через весь мир к нам… сюда. Ольга вас знает, пани Ядвига, и моя старшая сестра Ирина тоже. Понимаете… когда вы прислали на наш адрес посылку… которую потом пан Янек повез в Якутск, эта посылка была чуть повреждена… Из нее высыпались семена… Мы все как следует опять упаковали… Я тогда была совсем еще маленькая… Ирина прочитала, что в одном пакетике семена сирени… и ей удалось вырастить сирень из ваших семян. У нас… растет… ваш подарок. Варшавская сирень. Под окнами пана Янека… В этом году она первый раз зацвела.