Белогвардейщина
Шрифт:
Активные действия начались в ночь на 2 марта. Отряды Мантейфеля и Ливена на подводах совершили быстрый бросок к г. Виндаве (Вентспилсу), атаковали красных и прорвали фронт. В авангардном бою командир ландсвера Флетчер дважды был ранен, но остался в строю, продолжая руководить операцией. Утром главные силы вышли к городу с юга, в обход с востока — рота фон Клейста в 200 штыков, а с запада, берегом моря — эскадрон Гана. После трехчасовых уличных боев Виндава была взята. Красные попытались ответить в другом месте, осадив г. Гольдинген (Кулдига), где оборонялся отряд Эйленбурга. Маневрировать приходилось одними и теми же силами. Оставив в Виндаве роту Радена в 150 чел., Флетчер снова усадил свои части на телеги и рванулся на выручку. Но, проведав о движении белых, большевики сняли осаду и отошли на свой берег реки. Через несколько дней красные повели наступление на г. Виндаву. Те же войска на тех же телегах помчались за 50 км обратно.
После этих разведок и маневров началось общее наступление. 13 марта на фронте 130 км антибольшевистские силы прорвали боевые порядки врага и двинулись на восток пятью колоннами. Немцы Мантейфеля, немцы и русские Эйленбурга, русские Ливена нацеливались на г. Туккум (Тукумс), правее латыши Баллода шли на г. Доблен (Добеле), а на правом фланге германская Железная дивизия Бишофа в 4 тыс. чел. наступала на г. Альт-Аутц (Ауце). Вперед вырвалась колонна Мантейфеля и взяла Туккум, откуда большевики бежали. Они, правда, успели за несколько часов до падения города угнать множество арестованных и заложников из местной тюрьмы, но Флетчер, находившийся при отряде Мантейфеля, выслал погоню, которая освободила несчастных.
Пользуясь неразберихой в обстановке, Флетчер решил неожиданно нагрянуть в столицу Курляндской губернии г. Митаву (Елгаву) и выступил с наличными силами, не дожидаясь Железной дивизии и латышей Баллода. В авангарде наступал русский отряд. Он вышел севернее Митавы к местечку Кальницемсу (Калнциемс), всего в 40 км от Риги, и завязал здесь бой с противником, засевшим на старых, еще с мировой войны, рижских позициях. Ливенцы отвлекли на себя значительные силы, в то время как Мантейфель быстро шел на Митаву. Бой произошел в 6 км от города. Разбитые большевики в панике бежали, оставив в Митаве много имущества и припасов. Но отсюда увести заложников они успели. Пожилых и слабых в пути приканчивали штыками. Остальных загнали в и без того забитые рижские тюрьмы.
Положение сложилось запутанное. В тылу осталось много большевистских войск, отступающих от Виндавы, Доблена, Альт-Аутца. Они тыкались туда-сюда, нащупывая выход из окружения. Сил, чтобы взять их в плотное кольцо, у белых не было, и они постепенно просочились на восток, не решаясь прорываться к Риге. Эти части и банды мешали сообщениям между фронтом и тылом. Даже попытались штурмовать Туккум, но оставленный там гарнизон в 85 чел. сумел отразить атаку.
В то же время красные решили вернуть Митаву ударом с фронта. В боях за город отличились русские добровольцы Ливена. Они оказались на острие удара, занимая оборону у моста через р. Курляндская Аа (Лиелупе), куда обрушился главный натиск большевиков с 2 бронепоездами и несколькими броневиками. Отряд отбил две жестокие атаки, после чего красные не лезли, ограничиваясь артобстрелом. Через 2 дня последовала новая попытка. Стало известно, что какие-то красные войска, переправляясь через реку по льду, накапливаются в ближайших лесах. Прочесать местность направили русский отряд и германскую пулеметную роту. В 5 км от Митавы они наткнулись на противника, и белогвардейцы Ливена атаковали с ходу под прикрытием немецких пулеметчиков. Красные начали отступать, затем побежали. Их гнали 12 км, пока ни одного большевика не осталось на западном берегу. Позже выяснилось, что 250 добровольцев гнали и преследовали… два полнокровных полка хваленых латышских стрелков, 10-й и 15-й.
Рижские большевики тоже были в панике. Их учреждения спешно эвакуировались. Даже заблаговременно очищались от «буржуев» улицы для отступления войск. Расстреливали и вывозили заключенных. О возможности серьезной обороны города уже не думали. Будь на месте фон дер Гольца какой-нибудь отчаянный Шкуро или Дроздовский, Рига была бы взята в пару дней. И соотношение сил было «приемлемым». Ригу защищала армия в 15 тыс. чел. против 8 тыс. наступающих. Но германцы-то не могли воевать вопреки всем уставным правилам. А по правилам следовало подтянуть тылы, очистить освобожденную территорию от банд противника, влить пополнения, подвезти снабжение и боеприпасы. Начали впутываться противоречия между Германией и Антантой. Наконец командование трезво рассудило, что, пока море не вскроется ото льда, нельзя будет наладить снабжение рижского населения продовольствием. Мол, может начаться голод…
А голод в Риге уже царил. Варили суп из клея, пекли лепешки из кофейной гущи, ели домашних животных. Умирали. Творилось то же самое, что позже в блокадном Ленинграде — разве что без всякой блокады. Продукты вагонами вывозились на восток или на фронт, а в городе жрали от пуза лишь палачи с ближайшими подручными. Но это было слишком чудовищно, чтобы верить таким слухам. И по реке Лиелупе фронт снова остановился. Опять началась изнурительная позиционная
48. Фрунзе и Колчак
Среди полководцев гражданской войны можно четко выделить несколько категорий. Были командиры "старой школы", вроде Деникина и Самойло, были командиры "нового поколения", вроде Тухачевского и Каппеля, были народные вожаки, как Чапаев или Шкуро, были авантюристы наподобие Муравьева и Вермонта-Авалова… Были случайные бездарности и просто бандиты. Но одна фигура уникальна — это Фрунзе. Личность, не поддающаяся никакой классификации. Руководитель боевиков-террористов Иваново-Вознесенска в 1905 г., председатель Минского совдепа в 17-м. Из Иваново-Вознесенска со своими отрядами то и дело мчался в Москву, в ноябре 17-го — бить юнкеров, в июле 18-го — левых эсеров. После подавления Ярославского восстания стал военкомом Ярославского округа, а в январе 19-го направлен на Восточный фронт подавлять Уральское казачество.
Современники характеризуют Фрунзе как трезвого, холодного, расчетливого и весьма честолюбивого диктатора. Сам же он, уроженец Киргизии, любил называть себя человеком восточным, а своим кумиром считал Тамерлана, одного из величайших полководцев Средневековья. И одного из самых жестоких властителей. Что-то тамерлановское было и в самом Фрунзе. Полководцем он был, конечно, гениальным — от природы. Обладал редчайшей интуицией, умел выискивать неординарные решения, порой делал ставку на очень рискованные стечения обстоятельств и всегда угадывал. В его действиях мы сможем найти примеры удивительного для большевиков гуманизма, идущего вразрез со всеми установками партии. А можем найти и примеры исключительной жестокости. Можем найти рыцарское благородство, а можем — черное коварство. Смотря что в данный момент было выгодно для достижения победы, остальное для него не играло роли. История любит повторения. Возможно, в лице Фрунзе она готовила для русской революции своего Бонапарта. Вот только в революционной Франции не было такой штучки, как партийная дисциплина, способной заставить Бонапарта лечь на операционный стол и дать себя зарезать.
Почему Фрунзе получил пост командарма — трудно сказать. В это время на такие должности уже старались назначать профессионалов-"военспецов". То ли против казаков решили послать специалиста по подавлениям, каковым он себя зарекомендовал. То ли хотели усилить "партийное влияние". 17-тысячная 4-я армия, созданная из крестьянских партизанских отрядов, одержав победу над казаками и взяв Уральск, стремительно начала разлагаться. Идти в зимнюю степь штурмовать ощетинившиеся станицы никому не хотелось. На попытки обуздать их "коммунистической дисциплиной" войска ответили бунтами. Восстали 2 полка Николаевской дивизии, перебили комиссаров. К ним примкнула команда бронепоезда, поддержали крестьяне Ново-Узенского уезда. Приехавшие наводить порядок член РВС армии Линдов, члены ВЦИК республики Майоров и Мяги были расстреляны. В такой обстановке Фрунзе принял командование. Он оценил ситуацию и… простил мятежников. Оставил убийство представителей центральной власти и члена Реввоенсовета армии без последствий! Даже расследования не назначил, доложив наверх, что главные виновники уже сбежали! Просто взвесил две возможности — что в случае репрессий мятежные части метнутся к белоказакам и потянут за собой остальных, а с другой стороны, ошалевшие полки, подвешенные в неопределенности, с радостью ухватятся за возможность амнистии. И послал в Николаевскую дивизию приказ: "Преступление перед Советской властью смыть своей кровью". Дивизия осталась в строю. За несколько дней Фрунзе объехал жмущиеся к жилью боевые участки, блеснул на митингах искусством агитатора — опыта ему было не занимать. Поучаствовал в мелких стычках, появился с винтовкой в цепях — и популярность была завоевана. А дальше стал прибирать вольницу к рукам. Части разных дивизий перемешал, слепив из них две группы, Уральскую и Александров-Гайскую. И в феврале, едва спали морозы, начал наступление. Александров-Гайская группа Чапаева взяла большую станицу Сломихинскую, Уральская группа — Лбищенск.
Путь на Туркестан снова был открыт. Войска нацеливались на Гурьев, чтобы прижать казаков к Каспийскому морю, к безлюдным пескам, и прикончить. В связи с программой партии на «расказачивание» Фрунзе оказывалась всемерная поддержка. Новые части для 4-й армии формировались в Самаре, присылались из его «вотчины» Иваново-Вознесенска (под предлогом, что оставшиеся без работы ткачи сами должны пробить дорогу к туркестанскому хлопку). Заново формировалась ударная 25-я дивизия под командованием Чапаева, которую планировалось двинуть к Оренбургу, чтобы окончательно разгромить Дутова. Фрунзе обратил внимание и на несколько бесхозных полков, прорвавшихся в ходе предыдущего наступления из Туркестана. Распределять их по своим соединениям он не стал, а решил на их базе создать новую Туркестанскую армию. И добился назначения командующим Южной группы из двух армий.