Белогвардейщина

Шамбаров Валерий Евгеньевич

В результате на Транссибирской магистрали образовалась "читинская пробка". Семеновцы «досматривали» поезда, порой с грабежами. Грузы, следующие из Владивостока в Омск, Семенов пропускал или присваивал по своему усмотрению. Чуть не дошло до открытого столкновения — разбойничьи действия атамана, непризнание им верховной власти Колчак расценил как измену и готов был подавить ее войсками. Но японцы защитили своего протеже, выставив части у Верхнеудинска (Улан-Удэ). Затевать войну с Японией Колчаку было, понятно, не с руки. Вмешались союзники. США, Англия, Франция надавили на Японию, Япония — на Семенова. При международном посредничестве кое-как договорились миром. Семенов признал общероссийскую власть и подчинился ей, а ему простили прошлые грехи и назначили командовать Среднесибирским корпусом, состоящим из его войск, которыми он и раньше командовал.

Его представитель, полковник Сыробоярский, обосновался

при Омском правительстве. Учитывая активную борьбу атамана против большевиков и забайкальский авторитет, надеялись на эволюцию семеновщины в здоровое русло, искренне хотели помочь встать на пути законности. Так, Омское правительство предлагало покрыть все его «семенизации», т. е. грабежи, и немедленно оплатить причиненные им убытки, для чего атамана просили откровенно подсчитать, сколько нужно на это ассигновать денег, каковые будут отпущены ему немедленно. На такую мелочь он даже не ответил. А безобразничать продолжал, разве что сократил масштабы и прекратил делать это демонстративно. Китайский консул постоянно жаловался на ограбления купцов при досмотрах семеновской контрразведкой на ст. Даурия. Американский консул предъявил огромный иск от фирмы «Вульфсон» за захваченные в Чите 2 вагона пушнины и т. д. Под влиянием японцев и Машки Шарабан рождались всевозможные бредовые идеи. Например, Семенов пытался сговориться с китайским генералом Чжан Цзолинем о создании двух независимых государств — Маньчжурии под властью Чжана и Монголо-Бурятии под властью Семенова.

Другой очаг атаманщины был в Хабаровске, где сидел "младший брат" Семенова, уссурийский казачий атаман Калмыков, разбойник еще похлеще, и тоже поддерживаемый японцами. Военный прокурор Приамурского округа колчаковской армии провел следствие и 11.09.19 прислал в Омск заключение "о деяниях мещанина Ивана Калмыкова", причем только список преступлений атамана занимал 20 страниц. В частности, конкурента в борьбе за атаманский пост, одного из авторитетнейших уссурийских казаков полковника Февралева агенты Калмыкова выследили во Владивостоке, похитили среди бела дня, увезли за город и застрелили.

Каких-либо сил и средств, чтобы бороться с этими безобразиями, у Омского правительства не было, особенно когда затрещал фронт. Теперь даже без учета японской защиты пригрозить атаманам стало нечем. Да и не только в Японии, в Омске у Калмыкова с Семеновым тоже нашлись надежные защитники. Заседавшая здесь Казачья конференция — что-то вроде общего Круга всех восточных Казачьих войск — блокировала все обвинения в их адрес. Не потому, что поощряла беззакония, а из гипертрофированной "казачьей солидарности". Всякая попытка призвать атаманов к порядку рассматривалась как покушение на "казачьи права". Лидеры конференции решительно запрещали давать ход поступающим жалобам, чтобы не дискредитировать Семенова с Калмыковым ввиду их "государственных заслуг". И заявляли, что в связи с "казачьей автономией", с выборностью атаманов правительство не имеет права привлекать их к ответственности. Правительству оставалось, например, жаловаться на убийство Февралева — Семенову, взывая к его совести и требуя принять меры как походному атаману дальневосточных казаков.

Картина получалась своеобразная. В Приморье царил относительный порядок: там стояли корабли союзников и правил колчаковский уполномоченный ген. Хорват. Дальше, от Хабаровска до Байкала, творилось черт знает что. А от Иркутска до Урала снова шла территория, подконтрольная Верховному правителю. Семенов и Калмыков предпочитали воспринимать Омск только в качестве дойной коровы. Их войсками на фронте и не пахло. Во-первых, к атаманам и люди прилипали соответствующие, любители погулять да пограбить. Их части больше годились для карательных экспедиций, чем для серьезных боев. Во-вторых, у них шла собственная война с партизанами, разжиганию которой немало способствовали их собственные действия. Она развернулась с весны 19-го, как только потеплело. Бои и потери в них были незначительными, больше страдало мирное население. Приходили в станицу партизаны — расправлялись с семьями семеновцев. Приходили семеновцы — начинали расправу с семьями партизан. Попав в трудное положение, партизаны уходили в Китай — выделенные для этой цели «дипломаты» подносили китайскому начальнику и его жене подарки из награбленного золота, и начальник разрешал спрятаться на его территории. Иногда в Китае скрывались и богатые казаки от партизанских бесчинств. Зверство царило с обеих сторон. Атаманы воевали большевистскими методами. Застенки семеновской контрразведки на ст. Маккавеево (ее и колчаковцы окрестили "мясорубкой") и калмыковской, в Хабаровске, стяжали мрачную и отвратительную славу. Партизаны были не лучше если белые пленных все-таки брали, то красные поголовно уничтожали самыми варварскими способами.

Чита

и Хабаровск были не единственными проявлениями атаманщины. В революционной неразберихе появились какие-то Иркутское и Енисейское казачьи войска, которых в прежней России не существовало. В Омске дурил атаман Сибирского войска Иванов-Ринов, бывший полицейский и большой любитель спиртного. То качал права своей «автономии», то рождал по пьяному делу радикальные проекты «оздоровления», вроде борьбы со спекуляцией и дезертирством через облавы и публичные расстрелы. После таких высказываний колчаковцы шутили, что в его лице Совдепия потеряла отличного председателя ЧК. Хотя здешние атаманы были на виду и оставались в какой-то мере управляемыми, в глубинке их казаки не стеснялись побезобразничать — как раз из них составлялись отряды "особого назначения" против повстанцев. В такие отряды казаки шли охотно — от дома близко, от фронта далеко. Гоняться по тайге за партизанами и сражаться с ними особо не стремились — зачем? Разве не проще вместо этого выпороть часть населения "партизанских деревень"?.. Еще больше накаляя страсти… Так что и здесь атаманщина сумела отметиться с пагубной стороны.

Еще один ее очаг, заметно отличающийся от дальневосточных, был в казахских степях. Там властвовал Б. В. Анненков, тоже самозваный — его претензии на атаманство основывались на том, что он выкрал у большевиков святыню сибирских казаков — "знамя Ермака", — под которым и начал собирать народ на борьбу с красными. В степях издавна проявлялась межнациональная вражда. Как уже отмечалось, крестьяне-переселенцы периодически резали киргизов (казахов), чтобы завладеть их землями, а киргизы отвечали им тем же. После революции богатое крестьянство примкнуло к большевикам и принялось резать нищих киргизов под маркой советской власти. И Анненков явился к ним как избавитель. «Красноту» и партизанщину он подавлял с величайшей жестокостью. При восстании в Славгороде уложил там тысячи полторы. Крестьяне трепетали при одном его имени. Зато киргизы молились на него, нарадоваться не могли. Привыкшие, что все и всегда их обирают, они в кои веки получили в его лице сильного защитника.

Он жил по-солдатски просто, был суровым, а жестоким не только по отношению к противнику. Свои войска тоже держал в ежовых рукавицах. За все местному населению четко платили. Кара за грабеж, мародерство, неисполнение приказа у Анненкова была одна — смерть. Состав его войск был весьма разношерстным — и казачьи части, и русские, и казахские, даже «интернациональные» сотни из сербов, венгров, китайцев. Но атаман поставил дело так, что эта разнородность гарантировала беспрекословное повиновение ему. В случае чего одна национальность без колебаний подавила бы другую. Дисциплина была железная. Анненков даже просил присылать ему на «перевоспитание» разложившиеся части.

Можно заметить интересную закономерность. Атаманщина пустила корни и прижилась там, где этому соответствовал моральный уровень населения. Дальний Восток, глухие углы Сибири, Казахстан в начале века очень сильно отличались от европейской России. Здесь и в мирное время была обыденной жестокость, гораздо ниже ценилась человеческая жизнь. Сибирский мужик без раздумий убивал беглого каторжника, потому что каторжник мог убить его. Темные забайкальские казаки прославились жестокостью в 1900 году во время похода в Китай. В тайге действовали банды хунхузов — и китайских, и русских. Не переводился такой «промысел», как охота на золотоискателей, собирателей женьшеня, контрабандистов-спиртоносов. В Казахстане обыденностью была межнациональная резня. В европейской России драконовские меры Анненкова смогли бы прижиться только у красных, а самостийный атаман, вроде Семенова, был бы раздавлен той или другой стороной. Но на дальних окраинах они пришлись к месту… Белому Движению атаманщина принесла гораздо больше вреда, чем пользы. Как писал тот же ген. Будберг:

"Мы, неизвестно только почему, считаемся на положении черных реакционеров. Очевидно, вся грязь Читы, Хабаровска и атаманщины легла на очень дряблый бессистемный, болтающийся, но отнюдь не реакционный Омск".

58. Битва за Урал

Видный ученый и флотоводец, патриот и честный человек… К сожалению, на посту Верховного правителя Колчаку могли пригодиться лишь два последних качества. А к ним так недоставало других! Он не был полководцем, плохо разбирался в сухопутной стратегии (традиционно для русских моряков). Не был администратором. Не был политиком (традиционно для всех русских военных). Не был «вождем», способным «зажигать» массы. Каким же он предстает перед нами в последний год своей жизни? Генерал А. П. Будберг, далеко не из лизоблюдов наоборот, желчный и склонный к критике человек, называл его "вспыльчивым идеалистом, полярным мечтателем и жизненным младенцем". Он писал: