Белоснежка и семь клонов
Шрифт:
– Да это Гиммлер выдумал такие питомники для разведения породистых арийцев.
– Что значит – для разведения? – удивился капитан. – Это что, как лошадей или собак породистых выводят?
– Приблизительно! Черт этих фрицев разберет, чего они навыдумывают. Хотя, помнится, – добавил он вполголоса, – наши ученые тоже проектировали вывести новую породу людей, которые выполняли бы пятилетки за два с половиной года. Где-то в начале тридцатых годов это было.
– Как это?
– Да так. Осеменять женщин спермой вождей революции – вот как.
– Да ты что? Неужели, такое возможно?
– Не знаю, возможно или нет, но разговоры, помнится, были. А потом
– Правильно Сталин делает, что этим ученым не доверяет. Без заумных идей куда спокойней живется. Хорошо бы им всем в руки лопаты дать, глядишь, пользы больше будет.
Человек – существо неприхотливое, способное приспособиться практически к любой среде существования. Приняв для себя эту аксиому, Дитмар Бауэр смотрел на происходящее вокруг него философски. В конце концов, какие и к кому могут быть претензии? Он пришел на чужую землю вместе с армией захватчиков, так что должен быть благодарен великодушным русским за шанс, подаренный ему. Его не убили в бою, не расстреляли при взятии в плен – не это ли подарок судьбы? А за такие дары надо расплачиваться. И работа в каменоломне – совсем ничтожная плата и мизерный вклад его, как немца, за то, что натворили его соплеменники на этой земле.
Да, можно говорить, что он – пешка в руках властителей и ни в чем не виноват. Но ведь он брал в руки оружие и шел в атаку. А кто-то нашел мужество отказаться от этого. И… попал в концлагерь как дезертир или предатель. Он ведь тоже пытался скрываться от воинской повинности в датских лесах. И что из этого получилось? Теперь он тоже в лесах, только уральских.
Для профессорского сына такая реальность жизни была раньше настолько абстрактным понятием, что говорить и даже думать об этом ему не приходилось. А тут сразу пришлось окунуться по уши не в самые прекрасные ее реалии. Ему было тяжело физически, особенно в первые дни, когда еще не совсем зажившая рана начинала кровоточить, а он не мог даже остановиться, чтобы приложить кусок тряпки к промокшим насквозь бинтам.
На третий день, когда он после двенадцатичасовой смены показал конвойному сержанту свои окровавленные перевязочные бинты, тот сразу повел его в медпункт. Сердобольная сестричка сказала сержанту, что по хорошему, такому раненому надо хотя бы недельку провести в постели, но тот покачал головой:
– Не получится! Распоряжение коменданта – пленных с легкими ранениями использовать в трудовом процессе.
– Так найдите ему что-то полегче, помрет ведь от пустяковой раны, если не дать ей заживиться как следует.
Дитмар в то время еще практически не понимал русскую речь, но по интонации и жестам определил направление разговора. Он был благодарен доброй девушке за то, что она смотрела на него как на человека, раненого человека, а не заклятого врага. Далеко не каждый, у кого на фронте муж, сын, брат или жених способен на такое великодушие.
Последующие две недели он провел как учетчик – то есть взвешивал, измерял, записывал параметры. Рана заживала на удивление быстро, хотя никаких особых медикаментов не было и в помине, питание – картофельно-капустная баланда и слизкий серый хлеб. Но молодость, а возможно, и чистый целебный уральский воздух помогли Дитмару вскоре забыть о ранении.
Работа доставляла Дитмару физические страдания, но он ощущал своего рода духовное очищение от этого. В бараке размещалось около восьмидесяти военнопленных, но общаться ему ни с кем не хотелось. Свободное время он предпочитал
Дело в том, что в их лагере не было своего врача, а больными и ранеными занимались две медсестры и фельдшер. Врач посещал их один раз в неделю, а тяжело больных транспортировали в больницу, расположенную в райцентре за семьдесят километров от лагеря.
Альфред Кох был австрийцем и в середине тридцатых годов окончил венскую высшую медицинскую школу. И все бы ничего, но к этому времени он проникся идеями Маркса и Ленина и на этой волне вступил в компартию. Захват власти в Германии Гитлером привел его к решению переехать в страну победивших коммунистических идей – Советский Союз.
Однако встреча с государством всеобщего благоденствия оказалась не столь радужной, как он ожидал. Собратья-коммунисты мало того, что не приняли его с распростертыми объятиями, начали бесконечные проверки, допросы и опознания. В результате, ничего не добившись, Альфреда на всякий случай отправили в лагерь, чтобы он поработал на благо новой родины.
Познав на себе все прелести вожделенного рая на земле и познакомившись в лагере с другими заключенными, Альфред понял, что, по сравнению с другими, у него хотя бы была какая-то зацепка, к которой можно было подвесить обвинение: он чужестранец и прибыл из капиталистической страны. Пусть она еще в то время не была вражеской, но все равно – чужая, и он мог бы теоретически быть шпионом. А вот за что сидели там же честные советские труженики – этому объяснения дать не мог никто. Враги народа? Но ведь они сами и есть тот самый народ. Получается, враг сам себе? Пытаясь понять феномен советской власти и свою ошибку, Альфред очень быстро овладел русским языком, тем более что изучать его он начал еще у себя на родине. Мечтал прочитать Ленина в оригинале.
В некоторых спорных или тяжелых случаях, когда медсестры и фельдшер сомневались в своих силах, а до визита доктора было еще далеко, приглашали для консультации Альфреда Коха. Все это делалось, конечно, неофициально. Иначе, как было бы можно доверить врагу лечение людей? Впрочем, таких людей – наверное, можно. Враги народа – это как бы вообще не люди, а военнопленные – тем более.
Как бы то ни было – медицинские познания Альфреда спасли жизнь многим военнопленным и политзаключенным трудового лагеря в уральском поселке Шурино, столкнулся с ним и Дитмар, хотя с его ранением прекрасно управлялись и медсестрички.
Слово за слово – и они обнаружили массу общих знакомых. Альфреду, естественно, было знакомо имя профессора Бауэра, отца Дитмара. Встречаясь в столовой или в свободное от работы время, они беседовали и о научных проблемах, и о будущем Германии и Австрии, а заодно Альфред давал Дитмару уроки русского языка.
Занятия продвигались успешно и безо всякого напряжения – Дитмару легко давались языки, и он с удовольствием занимался их изучением.
За время работы в «Лебенсборне» он освоил датский язык, свободно общался с семьей столяра Петерсена и по необходимости – с другими датчанами. Английский он освоил еще в гимназии и без проблем читал специальную научную литературу, которая издавалась в основном на английском языке. В итоге, это и стало поводом его высылки на фронт. Впрочем, утверждать такое можно только с большой натяжкой. Не этот – так нашелся бы другой повод, коль уж злобный майор Кюлер задался целью вышибить подальше более молодого и удачливого соперника за место в постели Ангелы Вайс.