Бельский: Опричник
Шрифт:
Но не выдержали они двух дней. Уже на следующее утро возгорелись желанием поделиться мыслями. Особенно хотелось этого самому Бельскому.
— Возбудишь моих боевых холопов в усадьбе под Ярославлем. Пойдешь с ними, обрастая добровольцами из голодающих хлебопашцев и из гулящего люда, в Подмосковную усадьбу. Возмутишь и там боевых холопов. Там можешь устроить свой главный стан. Сами усадьбы не слишком разоряй. Места хранения казны и оружия ты знаешь. Можешь все до последнего забирать.
— Измена, стало быть, полная? Подходяще. С одним я не согласен: ставку в имении твоем не сделаю. Найду для этого небольшое сельцо в лесной глухомани. Как Приозерное твое. Со всех сторон окруженное болотами. Кроме известной гати проложу тайную, чтоб в случае чего можно было бы по ней выскользнуть.
— Поступай, как найдешь лучшим. Давай напоследок побанимся и потрапезуем. Прервется наша связь на многое время.
— Возможно, боярин, навсегда.
Месяца через полтора после этого разговора в Белом царю доложил дьяк Поместного приказа:
— В три дня две усадьбы оружничего Бельского, тобой опаленного, разорили его же боевые холопы. Возглавил измену воевода боевых холопов Хлопко.
— Печально. Однако, думаю, Бог наказал Бельского. Слишком он панибратствовал с холопами, вот и получил урок.
Дьяк Поместного приказа в недоумении. Тревогу бы нужно бить. Разрядный приказ поднять на ноги, чтобы тот в самом зародыше задавил начало возможной крупной смуты. Боевые холопы — не хлебопашцы, разбойничавшие от голода, этих, если рассупонятся, трудно загонять в стойло. Решился дьяк на совет:
— Не позвать ли тебе, государь, дьяка Разрядного приказа? Стрельцов бы послал на усмирение. И Бельскому вестника слать бы.
— Бельский узнает сам от своих слуг. Небось, один-другой остались верными, а усмирить? Конечно, нужно. Вели пару сотен стрельцов послать.
Разрядный приказ рассудил основательней: поверстал пять сотен пеших стрельцов, поставив головой Ивана Басманова, молодого, дерзкого и умного воеводу, за что дьяк Разрядного приказа получил выволочку.
— Что?! У страха глаза велики?!
— Оно, может, и лишку послали, но излишек лучше, чем недостаток.
Иван Басманов сходил в обе усадьбы без всякой пользы. Допросил только дворню, пытаясь узнать, куда подевались боевые холопы, но никто ничего вразумительного сказать не мог. Или не хотел. Все в один голос причитали, жалея казну доброго боярина, не заслужившего такой коварной измены. И вот когда Басманов вернулся в Москву, Годунов серьезно задумался. У него возникло подозрение, не рук ли самого Бельского эта измена, и не на Москву ли направят воинственные устремления боевые холопы, якобы изменившие своему господину. Но догадку в допросный листок не впишешь, Богдана за шиворот не возьмешь. Но меры принять необходимо.
И потянулись к Москве ратные колонны в основном из стрельцов и лишь малой частью из детей боярских, ибо по воле государя в столице должно квартировать не менее десяти тысяч ратников, для которых Москва была поделена на объезды, а объездными воеводами поставлены те, кому царь Борис полностью доверял.
Ивану Басманову предстояло поддерживать порядок в кварталах, прилегающих к Чертопольским, Арбатским, Никитским и Тверским воротам. В Белом городе исполнять службу объездного воеводы поставили князя Бабичева, но вскоре что-то не устроило государя, и Бабичева сменил князь Шаховской, Шаховского же сменил князь Щетинин — дергался Борис, мельтешил. Всю ответственность за порядок и спокойствие в столице он возложил на Боярскую думу, а сам подался в Троице-Сергиеву лавру на богомолье.
Глядишь, Господь Бог смилостивится и перестанет испытывать Россию все новыми и новыми ковами.
Несколько месяцев после этого на дорогах было удивительно тихо, если не считать обычных в то голодное время налетов малых ватаг на обозы с зерном, но вот одно за другим удручающие сообщения показали, что началась самая настоящая смута. Ощетинились Подмосковье, Владимирщина, Ярославщина, не отстали от них Вязьма, Можайск, Волоколамск, Тверь, Почти все дороги на Москву были перекрыты восставшими, и столица с великим трудом получала продовольствие.
— Что важно, — докладывал царю дьяк Разрядного приказа, — более всего разбоя на дорогах, ведущих в Польшу и Ливонию. Нет ли в этом умысла?
— Умысел во всей смуте. Нарядите стрельцов и очистите все дороги к Москве. Уничтожать смутьянов безжалостно. Жгите, вешайте, топите в речках и озерах. Сносите с лица земли села, если это пойдет на пользу.
Не случайно Годунов так смело говорил о том, что кару поручить именно стрельцам, а не иным каким-либо ратникам. Стрельцы все исполнят безропотно. Они считались самой надежной опорой государей со дня своего образования. Им платили в десятки раз больше, чем даже конным детям боярским. Кроме того, стрельцы имели свои торги, как правило, крупные, поэтому жили очень богато и им совершенно невыгодно было изменять царской власти и вставать в ряды мятежников.
— В первую очередь нужно уничтожить отряд Хлопка, ибо он угрожает самой Москве. Осилим его, пошлем в иные места стрельцов. Утихомирим смутьянов и там.
— Так и поступай.
Разрядный приказ вновь послал на Хлопка воеводу Ивана Басманова и тоже с полутысячей пеших стрельцов. На этот раз, однако, воины Хлопка от сечи не уклонились, не спрятались в лесной глухомани. И одержали победу.
Она обеспечилась тем, что Басманов пренебрег обычной тактикой борьбы с разбойными ватагами, не сделал засады, предварительно разведав, где смутьяны, не заманил отряд Хлопка в мешок, а сам оказался в мешке, поплатившись за прямолинейность: он шел открыто, предвкушая победу малой кровью.
Но боевые холопы и присоединившиеся к ним другие повстанцы, тоже не были тюфяками, к тому же выбор у них был слишком мал — победа или смерть. Они дрались храбро и умело, даже, можно сказать, с остервенением и победили, уничтожив почти всех карателей. В том числе и голову их — воеводу Ивана Басманова.
Москва, но особенно Кремль, запаниковали. Воеводу Басманова хоронят с почестями на кладбище в Троице-Сергиевой лавре, готовят новые отряды на повстанцев, Годунов объявляет осадное положение в столице и об этом тут же известили Бельского.