Бельведер
Шрифт:
– Для чего, Глаша?
– Ты бестолковый, Зина?! – возмутилась Сапронова. – Как нам, по-твоему, без бумаги в Юрковичах? Там, коль понадобится, днём с огнём писчей бумаги не отыщешь. Мануфактур поблизости нет. Ехать за ней в уезд, что ли?.. К тому же нынче в цене бумага. Папенька мой стар. Хозяйство в упадке. В недавнем писал мне, что корова стельная весной пала и земля в залоге. А он, ведь, на селе не в последних людях. Так и каково же у других?
Аглая вздохнула и посетовала:
– Всё благодаря твоему Императору Александру Второму Николаевичу с его иноземными советниками по крестьянской
– Не печалься, душа моя, – прильнул к ней Зиновий Петрович. – Проживём мы с тобой. И без земли. И без банкиров всяких… И без бумаги. Не скуднее прочих проживём.
– Да уж, – Аглая подбоченилась. – Тебе какой пенсион назначат – нынче не ведомо. И назначат ли, Зина?.. Капиталов впрок ты не скопил. Это мне и по твоей гороховой квартире, обставленной, как монашеская трапезная понятно. А в наших нынешних реалиях без накопления, земли, банкиров или государева пенсиона достойно проживать невозможно.
– Раз уже так, ну и что? – возмутился Ригель. – Припомню старое, пойду в сапожники.
– Лихо хватил? – усмехнулась Сапронова. – Какой уже с твоего нынешнего благородия сапожник? Поди и забыл давно, как башмаки–то шить? Да и мастерская к братьям отошла – от доли своей сам отказался. В наём к ним пойдёшь, что ли?.. Такого хуже и нет. В народе верно говорят, захочешь родственника потерять, возьми его в работники. А пуще, сам к нему напросись. Вот и понимай так, что без пенсиона, куда не кинь – везде клин. Так вот выходит, что я теперь для тебя – себе в приданое по городу и собираю. Ну и что?.. Женишься ты на мене, наконец?
Аглая наклонилась:
– Гляди-ка, чего я за день наскребла, – начала расторопно вытряхивать из невесть в каком количестве нашитых под юбками потайных карманов разные бытовые вещи и всякие предметы. На пол полетели трактирные салфетки, чернильница, пузырьки с лекарствами, театральные леденцы в диковинных папирусных обёртках.
– Прибери немедля, Глафира! – зашипел ей Ригель. Оглянулся на запертую дверь. – Срамота! Господь упаси, кто из служивых увидит – в дырку глазом приложится. Молвой же отравят, что гадюки ядом.
– Ой, да ладно тебе, – беспечно отмахнулась Аглая. – Ничего тут зазорного и нет. Да и сами не без греха.
Сапронова домовито оглядела кучу. Однако озабоченно посетовала:
– Эх, такого добра я собрала навалом, но вот бы ещё господин Тихомиров приехал и успел бы меня на фельдшерицу доучить и всяким лекарским травам. Было бы такое дело мне полезно. Тогда и вовсе не тужила. Сумела медицинской практикой нас с тобой прокормить в Юрковичах. Да и хворь какую твою вылечить со временем и при случае.
– Нет же, Глаша.
– Что значит нет?
– Не приедет Тихомиров в Санкт-Петербург, – сообщил Зиновий Петрович.
– С чего так? – удивилась Сапронова.
– Убит.
– Боже милостивый! – прикрылась руками Сапронова. – Невозможно такому быть. Где? Когда?.. Кто убийца?
– Уездная полиция Старого Петергофа нынче предоставила генералу Хлопову рапорт, – поведал Ригель. – Рапортом уведомляется, что труп найден неподалёку
– Преуспеешь ли? – усомнилась Аглая.
– Конечно, преуспею.
– С чего шибко уверенный?
– Потому, что знаю. Вот так, Глафира. А, это барахло, что натаскала на Гороховую. И ко всему – в чердак над квартирой Кобозевых.
– ?! – Аглая удивлённо округлила глаза.
– Представь себе, я всё знаю, – слукавил.
Зиновий, конечно же, о многом догадывался, но всего не знал.
Наставился на Сапронову прямым, испытывающим взглядом:
– Долой выброси. В строительные ямы. У Троицкого собора – всяких там накопали. Или при случае раздай нищим.
Капитан приосанился и в раздумье прошёлся по комнате. Испытал на прочность металлическую кованую решётку на окне, оглядел такого же сурового исполнения входную дверь. Въедливо изучил плотно сбитый дощатый пол, арочную кирпичную кладку потолка, грубо оштукатуренные стены. Он как будто уже искал для себя. Но пока не мог сообразить, именно что и конкретно где.
– А где? – вымолвил Ригель.
– Что ты ещё хочешь знать? – глухим, грудным голосом переспросила Аглая и взгляд её потемнел: «Прежде чем узнать, подумай, а что ты будешь с этим делать?»
«Да-да, конечно», – в ответ ей так же, лишь глазами кивнул Зиновий Петрович.
– Так что же?
– Куда ты дела мой револьвер?
– Прости меня, Зиновий, – скоро проговорила Аглая. – При выстреле я не смогла удержать его в руках. Он выбился из ладоней и по мостовой соскользнул в реку. Мне очень жаль, Зина. Вещь всякому понятно дорогая. Не сердись на меня. Ага?
Но Зиновий Петрович и не думал сердиться. И уже точно не огорчился. А мягко и нежно улыбнувшись кивнул и удовлетворённо произнёс:
– Belvedere.
Глава 7
На вечерней зорьке в молодых берёзовых и дубовых рощах Лугового парка запели соловьи. Их поразительные, наполненные мягкой жизненной силой трели порой усиливаясь, а порой стихая, удивительно и вдохновенно звучали в сопровождении этакого оркестрового многоголосья окрестной лесной, озёрной и прочей живности. И лишь смолкал один из этих пернатых херувимов, как сразу где-то в потаённом уголке Императорского паркового хозяйства партию подхватывал другой. А потому казалось, что эти несмышлёные, но наделённые божественными голосами создания не иначе как меж собою соревновались в красоте пения, ненароком зачаровывая всё живое как вокруг Бельведера, так и внутри него. И окуная этот несовершенный мир людей в ласковое, убаюкивающее звучание естественной симфонии угасающего дня.