Белые голуби
Шрифт:
Прошло два дня. Работали тяжело, уставали с непривычки, но постепенно втягивались, привыкали. Душными вечерами собирались на веранде, играли, пели, танцевали, веселились понемногу. Костя туда не ходил, лежал в спальне, читал рассказы о пионерах–героях. Он сильно похудел, подсох, не высыпался…
Лежал, вздыхая, слушал звуки ночной жизни за раскрытым окном. Оксана его не замечала совсем, даже, казалось ему, будто сознательно избегает его. Утром лишь бегло здоровались и тут же разбредались по своим делам. Он страшно боялся заговорить с ней, как-то обратить на себя внимание. Куда-то подевалась уверенность, мужество, он слонялся потерянный, убитый собственным ничтожеством, он просто сходил с ума.
Непонятно откуда, в доме появился пушистый черный котенок с васильковыми глазами. Все дружно называли его Модестом. Был наглый, бесстрашный, веселый и прожорливый. Каждый день требовал мясо и быстро дал всем понять, кто в доме хозяин. Спал в спальне у девчонок. Они все ходили с поцарапанными руками, страшно любили его, баловали.
Когда Оксана гладила, ласкала, и даже целовала его, Костя скрежетал зубами, мучился, и ужасно, до боли, завидовал котенку. Он теперь очень хотел иметь имя – Модест.
Пришла суббота – выходной день. Накануне Косте объявили, что дневалить завтра они будут с Оксаной. Он потерял дар речи, обрадовался и тут же испугался, забоялся чего-то. Возникла предательская мыслишка – а не подмениться ли?
– Да что это со мной? – он разозлился, прямо таки рассвирепел на самого себя.
Еле дождался рассвета. Встал, оделся, прошел в кухню. Она была уже там. Холодно кивнула ему, велела принести свежей воды и наколоть побольше дров. Он схватил ведра, вышел…
После завтрака все разбрелись кто куда. Оксана мыла посуду, Костя грел воду, подкидывал поленья, чистил картошку. Молчали…
В печи потрескивало, гудело, стреляло, говорить было не о чем, слушали песнь огня. Он сидел, едва дыша, уставившись в пол, боялся пошевелиться. Заглянули в кухню ребята, стали о чем-то спрашивать. Костя с облегчением вздохнул и выскочил на воздух.
После обеда девушки стали готовиться идти на танцы в клуб. Панас пытался было протестовать, но ему быстро заткнули рот. Обозвали его женоненавистником, импотентом, каким-то еще обидным словом… Он не стал спорить с коллективом – смирился, но сказал, что сам он на дискотеку не пойдет. Громовой шквал веселого хохота заставил его ретироваться прочь.
Вечером напудренные, накрашенные, одетые стильно, красивые, возбужденные, прихватив Олега с Андрюхой, отправились зажигать…
Колян отсыпался, Панас сидел на кровати и писал, не то письма маме, не то доносы в партком…
Оксана была на кухне, а Костя никак не находил себе места, метался из спальни во двор. Наконец не выдержал, решился. Пришел к ней, сел на скамью и словно оцепенел. Она вытирала тарелки, и, как показалось ему, с усмешкой смотрела в его сторону.
– Оксана!
– еле выдавил хрипло, чуть слышно. – За что ты меня ненавидишь? – понял, что спросил страшную глупость. Зарделся, закрутил головой, готовый тотчас провалиться сквозь землю…
– Чего? – она улыбнулась, вроде бы потеплела… - О чем ты говоришь, Костя?
– Я не знаю, мне кажется…
Вошел Колька, перебил, попросил чайку, сел за стол. Костя замкнулся, совсем скис. Сидел, смотрел в распахнутое окно невидящим взглядом. Не сразу заметил, как к дому приближаются пятеро деревенских парней, явно агрессивно настроенных. Оксана заволновалась, кинулась к окну…
Косте стало как-то даже весело, напряжение спало, он опять был самим собой, мужчиной, героем, рыцарем. За спиной стояла женщина, ради которой он мечтал погубить себя…
– Пошли, Николай, – они встали на пороге, спиной к спине, готовые на все.
Из-за насыпи показались Олег с Андрюхой. Слева, чуть поодаль, подбирались еще четверо сельских охламонов, с кольями в руках. Костя не выдержал, побежал, понесся навстречу. Он умел драться, ему было на все плевать, он жаждал хоть какой–нибудь разрядки, развязки. Нервы за последние дни до такой степени сжались в тугой, готовый в любую секунду взорваться комок, что надо было что-то делать, иначе сойдешь с ума.
Костя ворвался, разметал, разбросал эту четверку. Казалось, чуть коснешься, и они уже падают, теряя свои палки, а когда он подбегал к упавшим, чтобы дать увесистого пинкаря, в страхе отползали, закрываясь руками. С ними все было ясно. Он оглянулся – Колян бился с тремя, Андрей тоже отбивался, Олег с главарем шайки катался по земле, сцепившись в жестоком объятии.
И между всеми, словно разъяренная фурия, летала, носилась, что-то кричала Оксана. Высунулся бледный Панас, прокаркал – мол, прекратите сейчас же, - и тут же смылся за дом.
Костя рванул туда, в эту кучу, на помощь. Хулиганы валились как снопы, он и сам падал, вскакивал и все молотил и молотил с какой–то бешеной исступленностью. Кто-то из тех четверых подлетел и дубиной–корягой, что есть силы, бахнул Олега оказавшегося сверху, по спине. Костя тут же поверг ухаря наземь. Олег страшно закричал, изогнулся…
– Остановитесь, – голос гремел, переливался, искрился такой яростью, страстью, таким гневом, такой внутренней силой, что все замерли, заробели… Оксана стояла грозно, прожигала, испепеляла взглядом бездонных черных глаз. Костя уставился в землю. Все стихло… И вдруг…
Громко, звонко, долго и часто, зашлепало по воде, гулко отдаваясь усиливающимся эхом. Это был командир их боевого отряда. Он не сдюжил, его пробил страшный нервный понос…
Все слышали и хохотали, хохотали до упаду, громко, искренне и непринужденно. Никто сильно не пострадал. Знакомились, вытирали мокрые от смеха глаза, о происшедшем старались не говорить. Сельчане оказались неплохими ребятами, незлыми. Пришли проверить, что там за городской народ подъехал. С Олегом сцепились еще на танцах. Накостыляли ему, и решили пойти добить остальных, а тут такое…