«Белые» люди
Шрифт:
Женя хоть и тоже вставала рано, но жизнь ее протекала гораздо медленнее, спокойнее, и заботы были совершенно другими. Проснувшись, она, например, не торопясь, красилась, потом пила чай и, прикрыв постель, ложилась с книгой минут на пятнадцать-двадцать, пока по радио не пропиликает восемь часов, после чего опять же неспешно одевалась и шла на работу. После обеда, как всегда, ходила по магазинам, наведывалась к знакомой поварихе за мясом или свежими карпами, которые вылавливались здесь же, в Коротаевке, в местном пруду, после чего шла домой, готовила обед, читала или вязала.
Вечером у нее
Нет, отчего же! Женя очень даже часто представляла себя женой Адама, но, представив, тут же и разочаровывалась. Мало того что ей придется рано вставать и готовить ему завтрак, ее страшило другое – то, чисто женское и тайное, о чем она всегда умалчивала, боясь показаться Наталии смешной. И поэтому она выдумывала те несущественные, а порой и нелепые причины, которые, по ее мнению, могли превратить совместную жизнь во что-то для нее неприятное.
И все-таки Адам нравился ей, и это было главным. «Хотя все равно, – она корчила недовольную гримаску перед подругой, – из-за этого вставать надо рано, менять весь жизненный уклад, ухаживать за ним, терпеть все его капризы и извечный мужской эгоизм?!»
Наталия молча улыбалась, а потом принималась втолковывать Женьке, как это приятно поливать на руки любимому мужу, если вдруг нет воды, или смотреть, как он аппетитно уплетает то, что ты для него приготовила. «Если любишь, многое не замечаешь», – прибавляла она всегда, и это лишний раз убеждало Женю в том, что их с Наталией разделяют не столько годы, как нечто иное, внутреннее, невидимое, то самое, что так притягивает к Наталии и вызывает живой интерес.
Вот и теперь, эта Сережкина белая горячка. А вдруг Наталия не поедет в Белый Яр?
– Ты договорилась с Глывой? – Глыва – соседка, с которой Наталия обычно договаривалась насчет Валерки.
– Да, я отведу ее к ним завтра в десять. Уже и еду отнесла.
Она говорила спокойно, но дрожащие пальцы, державшие сигарету,
– Знаешь, о чем я думаю, Евгения? Как же я его оставлю тут одного? А вдруг и правда горячка? Случись что – а меня рядом нет… Боюсь я за него.
Женя пожала плечами, а Наталия на цыпочках прошла в спальню. Женя не могла видеть, как она опустилась на колени перед кроватью, как, слегка приоткрыв одеяло, внимательно посмотрела на спящего Сергея.
– Сержик, милый, ты как?
Сергей открыл глаза, взял ее руку и провел по своему лицу:
– Ты почему не спишь? Где Валерка?
– Она-то спит. А вот ты как?
– А что мне будет, Тата? Ты что так смотришь?
– Как что, Сержик? А черти?
– Какие такие черти? Чего ты мелешь, глупенькая?
– Ты с кем пил, опять с Крулихой?
– А с кем же еще! – сказал Сергей и вздохнул. – Ну что тут такого? Ну выпили, ну мы же совсем мало выпили!
– Ладно, чего уж там… Выпили так выпили. Спи давай…
Сергей, улыбаясь, притянул ее к себе и зашептал на ухо что-то такое, от чего Наталия быстро поднялась с колен и, тоже улыбаясь в ответ, погрозила пальцем. На кухне сказала Жене:
– Никакая у него не горячка – проспится, все вспомнит. В крайнем случае, напишу ему записку, что уехала, пусть думает, что с Валеркой. А дочка поиграет пока у Глывы.
Сарафанов открыл глаза. Маленькая комнатка, столик с графином, зеркало у шкафа, клетчатые шторы на окнах – все, как в гостинице.
– Ой, Ваня! Ну и слава богу! – сказал он, увидев лежащего на соседней кровати Потехина. – Ты-то как, живой?
Потехин, не открывая глаз, недовольно поморщился, а потом сильно чихнул.
– Да ты никак простыл!
Потехин открыл глаза:
– Слушай, дай попить, сил никаких нет…
– Да-а, старые мы с тобой, Палыч, – сказал Сарафанов, протягивая стакан и графин с водой; казалось, вчерашняя попойка ну никак не отразилась на этом здоровом неунывающем мужике.
– Ты-то чего ноешь! – не выдержал Потехин, залпом опорожняя стакан и возвращая графин Сарафанову. – Здоров же как бык!
– Я, знаешь, никак не могу сегодняшнее число припомнить!
– Все равно домой пора. Ревизию закончили, это я точно помню… Акт у тебя. – Последнее он сказал подчеркнуто уверенно.
– У меня? А ты уверен в этом? – И Сарафанов потянулся к лежащему на стуле желтому портфелю.
– И правда, гляди-кось, здесь! – Он прошел к окну, надел брюки и весело щелкнул подтяжками. – А морозец-то нынче какой, а? Как окна-то разрисовало. – И, набрав в легкие побольше воздуха, заорал:-Ой, мороз, мо-ро-о-з!
В дверь постучали: вошла Катенька звать на завтрак.
…Благонравов доедал восьмой блин. Жирными, маслеными пальцами он снял дребезжащую трубку.
– Да? Кто? А, это ты, Круль? Автобус готов? Вот и отлично. Поедешь дворами, чтобы наши не увидели. Понял? Сегодня обещали градусов 30–35, нечего кататься, пускай дома посидят. Сегодня суббота, на работу никому не надо. Ну а если кому и приспичит – на попутку…
Вошла Татьяна с тарелкой горячих блинов. Недовольно сказала:
– Ты что это автобус забираешь у людей? А не слишком ли жирно им – целый автобус? А если людям в больницу надо? Или еще куда?