«Белые» люди
Шрифт:
– Ты, баба, в политику не влазь! Не твоего это ума дело! Блины печешь? Вот и пеки себе на здоровье! Повторяю, ты – баба и не твое это дело!
– Знаешь что… Мне твои политиканы вчера чулки порвали и в сугроб спихнули с крыльца. Спасибо Крулихе – заступилась, а родной муж сидел и икру жрал!..
– Ты что это сегодня как с цепи сорвалась? Неужто действительно не понимаешь, что так надо! Я спрашиваю – понимаешь или нет?
Татьяна ушла, громко хлопнув дверью, и Анатолий Петрович набрал сельсовет:
– Чуднов,
Позвонила Катя из гостиницы:
– Анатолий Петрович, ждите гостей, уже одеваются!
…Метель началась к обеду. Простояв на остановке с полчаса и несмотря на сделанное им объявление, сельчане не расходились.
– Чего вы ждете? – кричал насквозь прокуренный Чуднов, то и дело выскакивая из дверей сельсовета. – Сказано же было – не будет автобуса. Сломался он. Не верите – позвоните председателю!
И все же мороз взял свое: через час на остановке осталось всего несколько человек.
Наталия, закутанная до самых бровей, отчитывала Женю:
– Ты бы хоть валенки у меня взяла, замерзнешь ведь и никому не будешь нужна, даже своему Адаму! Мужики не любят больных, так и знай!
– Подумаешь!
– Слушай, Евгения, может, вернемся?
Женя молча качала головой, не соглашаясь. Из-под шубы выбивался подол ее нового черного платья.
– Наташ, пошли на попутку.
Они вышли на заснеженную трассу. Насколько хватал глаз, всюду лежала степь – ровная, слепяще-белая, мертвая. Они спрятались за круглый щит с разъеденной, проржавевшей надписью: «Мелиорация – дело всенародное!»
Наталия, подняв воротник пальто, смотрела на застывший, занесенный снегом щит и усмехалась.
– Жень, чуешь, как мелиорация нас защищает? Если б не она, родимая, нас бы ветром сдуло…
– Да уж. Если б не она, меня бы здесь и не было!
– Вот-вот, и я о том же.
Из Коротаевки тянуло теплыми яблоками – так пахли силосные ямы, веяло теплым жильем и еще чем-то необыкновенным и по-домашнему приятным. Женя представила себе Адама, который придет сегодня по такому морозу на танцы и не найдет ее.
– Придет, промерзнет весь, а меня нет, – сказала она озабоченно.
Наталия вопросительно взглянула на нее из-под побелевших ресниц.
– Ты это о чем?
– Да это я так просто, про Адама вспомнила…
– Пошли домой, Жень, нет сил уже стоять на таком морозе! Замерзнем мы здесь. Посмотри – дорога совершенно пустая, хоть бы одна машина проехала! Да и за Сергея душа болит.
– Наташа, милая, ну подождем
– Не надо, Женечка, успокойся… Я знаю, что ты сейчас скажешь, что приедем, как «белые» люди… Зачем тебе это? Ну зачем? Будь немножко выше французских духов и бархатных туфель, успокойся. Разве в этом дело? Я тоже женщина и все понимаю, но поверь, они не стоят этого! Здесь же так холодно! Бррр…
И тут произошло чудо! Из дальних дворов Коротаевки вдруг выплыл голубой чистенький автобус.
– Ну, Женька, твоя взяла… Смотри-ка, Круль за рулем… Что же это он, проклятый, так опаздывает?
Круль, щекастый, красноносый Круль, в своей неизменной черной каракулевой ушанке, приветливо улыбаясь, распахнул перед ними дверцу:
– Привет музыкантшам! Вы что, на концерт опаздываете?
Не успев осмотреться, Наталия уже в дверях накинулась на него:
– Слушай, старый!.. Какого ж ты не приехал? Тебя столько народу ждало!
Круль медленно, словно опасаясь, повернул голову и понял, что дал осечку: нечего было болтать языком.
– Я по делам еду, – сказал он как можно серьезнее и достал папироску. – В город направляюсь, начальство вот везу. – И он снова повернулся назад, оглядываясь.
Только теперь подруги увидели на заднем сиденье спящих, привалившихся друг к другу Сарафанова и Потехина.
– Начальство, говоришь? Это когда же ты успел их так укачать?
– Да я и сам не знаю, минут десять, как выехали. Устали, должно быть. – Крулю, конечно, не следовало поддерживать этот разговор, но по старой укоренившейся привычке ему трудно было удержаться, чтобы не прокомментировать происходящее на свой, крулевский, манер.
– Устали, как не устать, – зашептал он, – вчерася веник мой березовый на нет исхлестали! Из парной голышом по сугробам скакали… – хихикнул он, густо дымя папироской.
По дороге подсело еще несколько попутчиков. Две женщины из соседнего села направлялись в Белый Яр, в коопторг, с корзинами, набитыми ломтями пахучего копченого сала и битыми утками. Одна из баб, высокая, худая, везла большущий бидон с медом. Ее хорошо знали в округе и звали Медовухой. Уже возле самой Покровки подобрали молодую женщину в песцах и с девочкой. Как только она села, в автобусе словно что-то изменилось, все как-то притихли, оробели, что ли. Даже веселый Круль забыл про свои папиросы, засунув в рот пахучую мандариновую кожуру.