Белый царь – Иван Грозный. Книга 2
Шрифт:
За воротами Ургина встретил Тимофеев, с семи часов заступивший на службу.
– Приветствую тебя, Дмитрий! Ты опять разъезжаешь по Москве в одиночку? Почему не держишь при себе охрану?
– Здравствуй, Гриша! Слишком много вопросов задаешь. Сразу и не ответить. Держи коня, я проведаю Ивана, после поговорим.
– Тебе нет надобности идти во дворец, князь!
– Почему, Гриша?
– А потому, что Ивана вывез из Кремля князь Овчина. Он взял с собой пять дворцовых стражников.
– Что значит вывез? Куда?
– Слыхал,
– Он что, совсем голову потерял, ребенку висельников казать?
– Ты у него спроси.
– Спрошу! Сколько наших в Кремле?
– Со мной трое. Я, Андрюша Молчун да Афанасий Дубина.
Ургин приказал:
– Ты и Молчун со мной, Дубину послать за Шлягой и Лихим. Пусть быстро собираются и догоняют нас.
– А мы куда?
– Туда же, куда и Овчина отправился.
Григорий улыбнулся.
– Чую, будет свара. Вот и славно! Я быстро.
– Давай, Гришка, жду.
Вскоре князь Ургин, Григорий Тимофеев и Андрей Молчун выехали из Троицких ворот Кремля и направились к новгородской дороге.
Отряд князя Телепнева-Оболенского в то время достиг виселиц. Здесь были казнены бояре, вставшие на сторону Андрея Старицкого.
Увидев трупы с посиневшими лицами, с вываленными изо рта языками, остекленевшими открытыми глазами, Иван отвернулся и прижался к Овчине, с которым ехал на одном коне.
Тот наклонился к мальчику и спросил:
– Ты что, государь, испугался?
– Да, боюсь, – ответил Иван.
– Кого, государь? Мертвецов? Так их нечего бояться. Опасаться следует живых, а мертвые вреда уже не принесут. Государь, смотри на этих висельников. Они хотели сжечь Москву, убить и тебя, и маму твою.
– За что? – не глядя на повешенных людей, прошептал испуганный Иван.
– Дядюшка твой пожелал захватить власть, занять твое законное место.
– Я боюсь их!
– Ну вот! Тебе радоваться надобно, что врагов твоих мы вовремя выявили и извели.
– А мне не радостно, а страшно и… жалко их.
– Запомни, государь, измену на Руси только каленым железом выжигают. Не ты, а тебя все бояться должны. Теперь будут, ибо изменников казнили от твоего имени. Так что подними голову и гляди. Привыкай. Тебе не раз предстоит… – Князь Овчина услышал приближающийся топот коней, обернулся. – А это еще кто спешит сюда? Ургин никак не угомонится! – Он приказал охране: – Князя пропустить, остальных остановить и держать в кольце до отдельной команды!
Но люди Овчины не смогли остановить ратников особой стражи. Те галопом прошли мимо и сдержали коней, вплотную подъехав к Овчине и великому князю.
Овчина-Телепнев гневно выкрикнул:
– Чего тебе надо? Кто звал сюда тебя и твоих людей?
Иван потянулся к Ургину.
– Дмитрий, мне страшно!
Тот обжег Овчину пронзительным взглядом.
– Отпусти Ивана!
– Что еще?
Но Дмитрий подхватил Ивана за руки, протянутые к нему, и тут же передал его Тимофееву.
– Подержи, Гриша, великого князя. Отъезжайте с Молчуном в сторону, покуда я с Овчиной поговорю.
Овчина-Телепнев резко обернулся к охране.
– Стража! Взять людей Ургина, забрать великого князя.
Ратники двинулись было с места, но на дороге от Москвы показались еще три всадника. Это спешили к начальнику Федор Шляга, Егор Лихой и Афанасий Дубина. Люди Телепнева замешкались и сами оказались в окружении ратников особой стражи.
На этот раз приказ отдал Ургин:
– Гриша, передай нашим людям, чтобы смотрели за охраной князя Овчины. Если что, разоружить ее, но никого не увечить, понял?
– Понял, князь! Это мы быстро.
Овчина сообразил, что сила на стороне Дмитрия, повернулся к нему.
– В чем дело, князь? Что за дерзость? Или ты забыл, кто пред тобой?
– Тебя разве забудешь? Захочешь, да не сможешь. Ты зачем сюда великого князя привез? Похвастать, как перевешал бояр, сложивших оружие и поверивших твоей лжи? Конечно, достойно похвалы. А ты не подумал, что Иван еще ребенок? Нашел забаву, дитя висельниками страшить! Или это входило в твои тайные планы? Запугать ребенка так, чтобы он умом тронулся? Потом легче будет влиять на него!
– Как ты смеешь, Ургин, так разговаривать со мной? – процедил сквозь зубы Овчина-Телепнев.
– Мой род познатнее твоего будет. Так что смею, князь Овчина. Великая княгиня не снимала с меня ответственности за безопасность великого князя. Да это и не в ее силах. А ты для меня не указ, не глядя на все твое положение.
– Что? – Рука Овчины дернулась к сабле, висевшей на боку.
Ургин усмехнулся.
– Ты за сабельку-то не хватайся, и вытащить не успеешь, как окажешься на земле. А может, ты желаешь сразиться со мной в честном поединке? Так давай! Отправим стражу с великим князем подальше и начнем. Но учти, драться в поединке – это тебе не города грабить, в чем ты отличился в Литве три года назад. Палач ты отличный, ничего не скажешь. Посмотрим, сколь силен в сражении.
– Не по чину мне драться с тобой, князь Ургин.
– Струсил? Не ожидал я от тебя этого. Впрочем, трусость иногда спасает жизнь.
– Ты горько пожалеешь о сегодняшней дерзости!
– Э-э, князь, сколько мне угрожали, не счесть, однако живой пока.
– Вот это ты верно сказал, что пока.
– Тебе не обо мне, о себе думать надобно, и не малолетнего князя пугать, а в оба глаза глядеть, как бы сабля чья голову не снесла. Творящим зло злом и воздастся.
– Все! Мне надоело слушать тебя, тем более продолжать разговор. Во дворце пред великой княгиней ответ держать будешь за свое хамское поведение.