Белый человек
Шрифт:
Отвратительная рана снова напомнила Анатолю об ужасах войны. Живот скрутило, и доктора едва не вырвало. Он обрадовался, что удалось сдержаться, но в остальном радоваться было нечему.
– Единственное, что я могу сделать, – сказал Анатоль, – прижечь рану, чтобы избежать заражения. Писать вы уже никогда не сможете и великим музыкантом вам не стать. Но, с другой стороны, вы уже и не в том возрасте, чтобы осваивать что-то новое. Вы сможете толкать двери, даже, наверное, сможете драться, и это хорошая новость.
– Пошел ты! – простонал Григорий. –
– Лучше бы вы засунули пистолет себе поглубже в задницу и нажали на курок. Тогда вы избавили бы нас от своей глупости, – огрызнулся Анатоль. – Вы с Русланом что-нибудь слышали о суде? Знаете такое слово? Вы впервые столкнулись с серьезной проблемой в Приюте – и все, что вы смогли сделать, это достать ржавый пистолет и начать палить по кому попало.
– Не смей так разговаривать с моим мужем! – взвизгнула Анастасия.
– Да, оставь папу в покое! – поддакнул из-за маминого плеча Антон.
– Успокойтесь, – сказала Снежана ровным голосом. – Вас вообще не должно быть здесь. Мы вас пустили к отцу, потому что ваши стенания за дверью расстраивали пострадавшего.
– Быть калекой значит быть на особом положении. Я могу говорить все, что взбредет в голову, и это сойдет мне с рук, – улыбнулся Анатоль.
– Ты ведь так меня и не простил, да? – то ли прошипел, то ли простонал Григорий.
– Конечно, ведь это ты отправил меня на ту мясорубку. А мог бы сходить туда и сам. Но я рад, что и тебе досталось немного боли. То, что случилось здесь сегодня, я видел там каждый день.
– Если не собираешься мне помогать, проваливай. Когда я приду в себя, я с тобой еще поговорю.
– Милая, – сказал доктор Снежане, – подай мне кочергу, пожалуйста.
Анастасия попыталась преградить дорогу Снежане, но та холодно посмотрела на нее:
– Не мешайте лечению, пожалуйста.
Женщина постояла в нерешительности, а потом сделал неуклюжий шаг в сторону.
Медсестра сняла со стены большую ватную перчатку, надела ее и вытащила раскаленную кочергу из камина.
– Ну что, дорогой староста, – усмехнулся Анатоль, – сейчас будет немного больно. Самую малость. Но все – для вашего же блага. Дорогая, приложи-ка инструмент сюда, а потом сюда.
Если крик был бы осязаем, то староста исторг из себя высокую-превысокую башню, а потом, отвечая на новое прикосновение, воздвиг рядом еще одну, чуть выше.
Снежана сказала Глебу, что ее сегодня не будет весь день. Денек у всех сегодня выдался еще тот, что правда, то правда. Но Глебу не было особого дела до проблем старосты, до Пейла Арсина, до мертвых женщин – ему не было дела до женщин вообще. И потому он решил не терять ни минуты удивительного вечера и широких возможностей, которые открывались в связи с отсутствием мамки.
Она и вчера не ночевала дома, но заранее об этом не предупредила, так что Глеб ждал ее до последнего и все больше обижался, потому что мог провести это время куда приятнее.
Когда Снежана ненадолго зашла домой, вернувшись от старосты, и сказала, что ей опять нужно уйти и сегодня он остается за главного, в животе Глеба как будто распустился прекрасный цветок. Желание завладело им, и перед внутренним взглядом калейдоскопом побежали страстные образы. Он помылся, тщательно побрился и вышел из дому.
Разыскать Евгения не составляло труда. Несмотря на то, что убийство этой шлюшки утром поставило Приют с ног на голову, к обеду все более-менее пришли в себя и занимались своими делами, хотя и дрожали от возбуждения и гудели, как рой растревоженных пчел. Евгений играл в местном оркестрике, и они готовились к выступлению вечером в местном кабаке, репетировали мелодии позаунывнее в местной школе.
Глеб проскользнул в актовый зал и сел в заднем ряду. На репетицию забрели еще несколько человек, но никто не слушал: шептались о событиях дня. Для Глеба, наоборот, события дня ничего не значили, его больше занимало то, что может случиться вечером. Он пожирал глазами Евгения, который медленно вышагивал по сцене с инструментом. Евгений играл на трубе и весь раскраснелся от усилия. Это зрелище завораживало Глеба. Для него оно служило обещанием.
Евгений увидел Глеба и подмигнул ему. Тот расплылся в улыбке. Остальные участники оркестра если что и подозревали, то не подавали виду. Вообще, на них можно положиться: они часто прикрывали Евгения перед женой. Может, все они были педиками. Да, скорее всего – он видел, как они на него смотрят. Но так же они смотрели на Евгения. Любовники часто изводили друг друга ревностью и поминали остальных музыкантов. Всех, кроме Василя, гитариста, – Вериного дружка.
Когда отыграли, запыхавшийся Евгений спустился к Глебу и пожал руку.
– Сегодня у меня, – промурлыкал Глеб.
Евгений как-то неуверенно улыбнулся.
– Сегодня?.. Тут такие дела…
– Какие дела? – переспросил Глеб, чувствуя, как по сердцу бежит трещина.
– Ну как какие! Лилия, староста, Пейл Арсин…
– Плевать! В кои-то веки удается получить в распоряжение кровать, а не подставлять зад холодному ветру, – прошептал Глеб со злобой.
– Ты животное, – сказал Евгений.
– О, еще какое!
– А что я жене скажу? – сказал Евгений с легкой улыбкой, как человек, который просит, чтобы ему разрешили сделать то, что он хочет. От этого трещина на сердце Глеба остановилась и обернулась вспять.
– Скажешь, что вы с ребятами будете всю ночь репетировать похоронные марши. Ночь – отличное время для этого, ты не находишь? Ребята тебя прикроют, если что.
Евгений улыбнулся, пожал плечами и покачал головой.
– У меня это все никак не идет из головы, – сказал Евгений, выскальзывая на смятой кровати из объятий Глеба.
– Что? – сонно пробормотал Глеб.
Евгений сел на кровати, пытаясь в темноте найти, куда забросил свои вещи.
– Я не понимаю такой страсти. Это как же надо хотеть кого-то, чтобы убить!