Белый континент (с илл.)
Шрифт:
В тот момент он словно наяву увидел обеденный зал «Амфиона» и корчившихся на полу женщин с детьми — ужасное, отвратительное зрелище, о котором Роберт не упоминал даже в самых откровенных разговорах с женой. Хотя теперь ему казалось, что поделиться с ней этим воспоминанием ему все-таки стоило: тогда она бы не придумывала таких глупостей, как плавание вместе с ним через океан.
— Для Питера это действительно было бы тяжело, — вывел его из задумчивости виноватый голос Кэтлин. — Но теперь он уже может без меня обходиться. И здесь он будет в безопасности, а вы в экспедиции — нет. Вам я буду нужнее.
— Вы хотите оставить ребенка и уплыть со мной? — захлопал глазами окончательно сбитый с толку Скотт. Кэтлин закусила нижнюю губу и молча кивнула.
— Я боюсь за вас, — прошептала она. — Я боюсь, что мы больше не увидимся. И если с вами что-то случится, я хочу узнать об этом как можно быстрее, — ее голос задрожал, и в темных глазах заблестели слезы. — Господи… что я говорю?! Фолкон, не слушайте меня! Я хочу как можно быстрее, одной из первых узнать о вашей победе, о том, что вы открыли Южный полюс!
Роберт долго смотрел на эту странную, загадочную женщину, на которой он был женат больше трех лет, которая родила ему сына и которую он, несмотря на все это, по-прежнему не знал и не понимал. Смотрел в ее большие влажные глаза и едва удерживался, чтобы не вскрикнуть от радости: «Она любит не только сына! Она больше переживает из-за меня!»
Отказать жене в ее необычной просьбе он не смог. Но радость от принятого ею решения быстро сменилась уже знакомыми Скотту досадой и раздражением. Кэтлин была рядом с ним, но мыслями она оставалась дома, в Англии, с Питером, она неплохо переносила качку, но зато изводилась от беспокойства за сына. И если в Лондоне Роберт, чтобы не слушать весь вечер ее жалоб, мог просто задержаться допоздна в порту или на заседании в Географическом обществе, то на корабле избегать общества жены было гораздо труднее. Нет, Кэтлин не упрекала его в том, что он взял ее с собой, но он чувствовал ее тревогу за ребенка и сам начинал думать о том, хорошо ли Питеру теперь без родителей, сам принимался ругать себя за уступку жене. За то, что из-за этих страхов он не мог сосредоточиться на работе — на руководстве судном и научных исследованиях, за то, что не знал, сможет ли она хорошо устроиться в Мельбурне, пока он будет в Антарктиде, за то, что другие члены экспедиции косо посматривали на своего начальника, не способного командовать собственной супругой…
Роберт едва дождался прибытия в Мельбурн, и одним из первых дел, которыми он занялся в Австралии, был поиск приличной гостиницы для Кэтлин. Хотя миссис Скотт и уверяла мужа, что с этим можно не торопиться, так как она уже привыкла к неудобствам жизни на судне и вполне в состоянии потерпеть их еще некоторое время. Но в этом вопросе Роберт был непреклонен: он объявил, что не допустит, чтобы Кэтлин и дальше терпела хоть какие-нибудь лишения, если у нее есть возможность их избежать. И вскоре он смог хотя бы на борту корабля вздохнуть свободно и заняться другими делами, связанными с отправкой в дальнейшее путешествие, Антарктиду.
«Ладно, теперь все это кончилось, — напомнил себе Роберт, отгоняя навязчивые картинки прошлого. — Еще неделя, ну две — и все, не будет никаких хлопот и формальностей, будет только Антарктика! Осталось подождать совсем чуть-чуть, совершеннейшую ерунду, по сравнению с тем, сколько я уже ждал. А сейчас надо поспать, завтра столько работы…» Он еще раз перевернулся с одного бока на другой, устроился поудобнее и попытался отрешиться от всех неприятных мыслей, однако вскоре понял, что по-прежнему не хочет спать, несмотря на усталость. Он полежал неподвижно еще немного, окончательно потеряв чувство времени, но так и не сумев даже задремать. А потом в дверь его каюты постучали, и он подскочил на койке, немного тревожась из-за того, что понадобился кому-то ночью, но в то же время и радуясь, что ему не надо больше бороться с бессонницей.
— Что случилось? — крикнул он в темноту и, подхватив с кровати одеяло, осторожно шагнул в сторону двери.
— Разрешите, капитан? — раздался в ответ глухой голос лейтенанта Эванса. — Вам телеграмма. Очень срочная.
— Сейчас… — легкое беспокойство, с которым Роберт вставал, внезапно сменилось острым, как осколки льда, и таким же обжигающе-холодным страхом. Кому могло понадобиться так срочно что-то ему сообщить? Что могло быть в этом сообщении? Неужели что-то случилось с его родными, с сыном, матерью, сестрами?!
Он не сразу смог зажечь лампу — спички вываливались у него из рук и гасли, не успев как следует разгореться. Наконец, каюта осветилась теплым желтым светом, как будто под потолком взошла полная луна, и капитан принялся поспешно одеваться. Из-за двери не доносилось ни звука: Эванс терпеливо ждал, когда ему откроют. Скотт представил себе, как он спокойно и невозмутимо стоит возле переборки с телеграммой в руках, и засуетился еще сильнее, но потом все-таки сумел взять себя в руки, и дверь лейтенанту открыл не поднятый среди ночи нервный человек, а такой же бесстрастный и аккуратно одетый начальник экспедиции.
— Доброго утра, капитан, — поздоровался Эванс, и Роберт с удивлением заметил, что на палубе не так уж и темно — он и в самом деле провалялся на койке почти до рассвета. Прямо из-под ног Эванса в капитанскую каюту незаметной тенью проскользнул черный, как смоль, корабельный кот, но Роберт не обратил на него никакого внимания.
— Здравствуйте, Эдгар, — он взял протянутую ему сложенную пополам бумажную ленту и проворно, хотя и без суеты, развернул ее. Эванс вошел в каюту и остановился у двери, дожидаясь, пока его пригласят присесть. Но Роберт Скотт уже не видел ни Эдгара, ни каюты с тусклой масляной лампой и небрежно застеленной койкой, ни запрыгнувшего на нее кота. Весь окружающий мир сузился для него до размеров белой бумажной полоски и напечатанных на ней четырех слов: «Иду на юг. Амундсен».
Глава XV
Антарктида, Китовая бухта, 1911 г.
— Ну что, сейчас пробежимся по снежку? — лыжник Улав Бьолан с трудом сдерживал рвущуюся наружу радость — все полгода плавания на «Фраме» он изнывал от желания пройтись по твердому снежному насту. Остальные собравшиеся на палубе члены команды тоже выглядели взбудораженными и нетерпеливо приплясывали на месте.
— Парни! — произнес торжественным голосом парусный мастер Ренне. — Я вам тут подарок приготовил — возьмите его с собой на зимовку! А потом на полюс!
Он вручил Амундсену небольшой сверток тонкой светло-зеленоватой ткани, при ближайшем рассмотрении оказавшийся маленькой двухместной палаткой.
— Это что же, парусный шелк? — удивленно зашептались моряки. — Обалдеть, ее ведь можно в сложенном виде в карман сунуть!
Ренне с гордостью улыбнулся, но долго восхищаться его подарком полярникам было некогда — «Фрам» причаливал к берегу, и до встречи с антарктической землей оставались считанные минуты.
Мысль о том, что сейчас он впервые ступит на антарктический материк, особых эмоций у Руала, в отличие от его друзей, не вызвала. До него здесь уже бывали другие исследователи, да и сам он проплывал на «Бельгике» достаточно близко от этих покрытых льдом берегов. А потому он лишь на короткое мгновение замер на трапе, оглядывая уходящую вдаль белоснежную равнину, засыпанную толстым слоем пушистого снега — таким чистым и искрящимся на солнце, словно в него подмешали толченый хрусталь. И таким идеально-ровным, как будто кто-то специально старался создать в Китовой бухте первоклассную площадку для лыжников. Лишь чуть дальше на фоне всеобщей белизны выделялось множество маленьких темных пятен: на льду отдыхало огромное стадо тюленей.