Белый лоцман
Шрифт:
Как это приятно — жить ничего не страшась!
Солнце разгорелось — огненно-блестящее, а поверхность океана, покрытая едва заметными пенистыми морщинками, снова заискрилась: как растворенный опал — над рифами, как темный сапфир — в глубинах. Пассат гнал по небосводу вереницы перистых облачков, словно и в вышине, в лазури тоже колыхались покрытые белыми барашками волны.
Человек проснулся к полудню, сбросил с себя брезент и потянулся. И в тот же миг глаза его потемнели, на лице появилась какая-то безнадежная усмешка.
Значит он еще жив, еще борется?
Была бы у него вода! Хотя бы один глоток! Не больше! Только чтобы освежить потрескавшиеся губы, смочить пересохшее горло. Один глоток!.
Он где-то читал, что сырая рыба утоляет жажду. И, конечно, тогда не задумался над тем, верно это или нет. А сейчас…
Своей крохотной полотняной сетью, которую смастерил из какого-то грязного бинта, он вытащил несколько креветок. Затем нацепил их на удочки. Хорошо хоть, что здесь столько рыбы; она снует взад и вперед в водах прозрачного залива. Настоящий муравейник! Минут через пять лески дернулись. И одну за другой он снял с крючков пять кефалей. Отрезал им головы и, с трудом сдерживая отвращение, принялся старательно, как это советовали знатоки, разжевывать сырое мясо. Высосал сок из трех рыб, но больше не мог. Маслянистая жидкость была слишком неприятной на вкус, хотя, действительно, несколько освежала. Хочешь не хочешь, а надо было привыкать к подобному питью.
Долго ли придется ему так утолять жажду?
А в двухстах шагах от него, в заливе с пресной водой, Меченая терлась о белое дно, чтобы освободиться от оставшихся паразитов. Над ней, на поверхности, играл маленький китик и с детским упорством пытался перевернуться на спину.
Как странна иногда жизнь! Рядом был целый залив пресной воды, а несчастный утолял жажду соком сырой рыбы!
На сегодня хватит! Он намотал удочки и спустился на скалу, которая закрывала вход во фьорд. Собравшись с силами, вытащил лодку на берег и принялся осматривать ее. К счастью, повреждение было небольшое — всего лишь одна трещина в доске, которую легко можно было законопатить морской травой.
Успокоенный, снова обретший надежду вырваться с этого загаженного птицами острова, человек отправился собирать выброшенные приливом водоросли.
Неожиданно он остановился. Глаза его широко открылись от удивления и радости.
Кокосовый орех! С молоком внутри, свежим, прохладительным!
Он схватил камень и пробил скорлупу. Изнутри пахнуло запахом гнили. Кто знает, сколько времени носили волны по океану этот плод и, наконец, выбросили сюда, чтобы сыграть с ним такую злую шутку.
Понурившись, он поплелся дальше и тут заметил Белого, который дожидался его, плавая перед фьордом.
— Здравствуй, дружище! — сказал человек уныло, но дельфин при звуке знакомого голоса обезумел от радости, запрыгал, ласково защебетал и, выбрав защищенное от прибоя место, приблизился к берегу.
Человек принес оставшуюся рыбу и бросил ее дельфину. Тот поймал ее на лету и съел.
— Ну теперь за работу! — твердо сказал человек. — А то… так… без воды…
Хотя повреждение и было небольшим, он провозился над лодкой несколько часов, снаряжая ее в путь: законопатил пробоину, привел в порядок уключины, укрепил мачту. Один раз прервал работу и выпрямился.
— Плохо, Белячок! Плохо! — вздохнул он. — Жаль, не понимаешь ты меня! Слушаешь, а не понимаешь! Вот как будто бы товарищи мы с тобой, а ничего не знаем друг о друге. Ты — обо мне, о моем горе, и я — о тебе, — кто ты, как попал сюда, куда отправишься, когда мы расстанемся… Но в одном я уверен — не от добра и ты одинок… Дельфин вилял, словно собака, хвостом, не отрывая от человека умных, полных беспредельной преданности глаз.
Лишь к вечеру, когда все было готово, человек решил столкнуть лодку в воду. И тогда его босая нога наступила на раковину с большой жемчужиной. Потекла кровь. Рассерженный, он спихнул драгоценного моллюска в воду. Полуоткрытая раковина плавно опустилась на дно, и жемчужина внутри нее заискрилась огненным блеском.
Не подозревая, какое богатство он упустил, охваченный одним-единственным желанием — как можно скорее тронуться в путь, подальше от этого угрюмого острова, человек сел на весла и стал с осторожностью выбираться из прибоя.
Дельфин, словно догадавшись о том, что должен делать, направился к середине залива.
— Ей, лоцман! — крикнул ему шутливо человек. — Знай, — только на тебя и рассчитываю!
Белый подскочил и уверенно поплыл вперед.
Скалистый остров начал отдаляться и вскоре скрылся за водяными гребнями. Птичьи крики и лай тюленей затихли, заглушенные шумом волн.
В этот вечер туман начал стелиться раньше, чем всегда. Солнце еще висело над горизонтом, когда воздух помутнел, сгустился и белый пар, словно поднявшийся из глубин свинцового океана, окутал мир густой, непроглядной, стесняющей дыхание пеленой.
Внезапно дельфин вздрогнул. Навстречу ему стремительно неслось какое-то тело. И прежде чем он понял, что это за враг, перед ним очутилась рыба-меч, еще более озлобленная, чем всегда. Ее плоские синие глаза горели дикой ненавистью.
Белый нырнул под лодку и выплыл с другой стороны, а разъяренная рыба, доведенная до бешенства мучившими ее паразитами, увидев нечто, на чем она могла излить свою ярость, изо всей силы ударило в дно лодки. Острие насквозь проткнуло доску и выскочило около ног гребца.
Поняв, какую сделала оплошность, рыба попыталась высвободить свое оружие, но дерево не пустило, и тогда она в страхе забила по воде хвостом. Лодка закачалась резко накренилась, зачерпнула одним бортом. Человек вцепился в мачту.
Бешеная качка не прекращалась. Невольная пленница своей жертвы, разъяренная рыба металась во все стороны, и человек едва успевал выгребать воду, которая то и дело заливала лодку.
16
Однорукий не дождался ночи. Его мучил страшный голод. Трудно было добывать себе пищу одной рукой. А там, в тесном подводном ущелье, напоследок ему часто попадалась легкая добыча. Маленький злой мозг кальмара снова погнал его туда. Может быть, и сейчас ему посчастливится.
Плавно, как-то величаво-зловеще шестиметровое туловище всплыло, подобно живой торпеде, из вечного мрака океанских глубин. В огромных фосфоресцирующих глазах сверкали сатанинские огоньки. Перед ними извивались толстые щупальца, среди которых, как бы ощупывая дорогу, вытянулась исполинская рука.
Вокруг — мрак, черный, непроглядный мрак! Изголодавшийся, остервенелый хищник продолжал продвигаться все выше и выше, равномерно выталкивая воду из своей водяной воронки.
Навстречу ему выплыла чья-то горящая пасть, оскалившая загнутые во внутрь зубы, но в тот же миг отскочила в сторону. Стайка причудливых, покрытых светящейся слизью рыбешек, оставляющих за собой перламутровый след, будто загипнотизированная коварным блеском этих фееричных челюстей, устремилась к ним, как в летний вечер летят к зажженной лампе бабочки.