Белый ниндзя
Шрифт:
Ей было до некоторой степени приятно видеть его реакцию: как он млел и пыжился одновременно, — но он был так вульгарен и гнусен, что ее тайное торжество быстро завяло, и ей захотелось поскорее избавиться от него, закончить эту позорную игру в шарады, в которой ей приходилось принимать участие.
Он допил коктейль, притянул ее к себе, сунулся к ней своим рылом. Гнилой запах изо рта, смешанный с винными парами, вызвал у нее тошноту. Источаемые им подлость и хамство распространились по комнате, как радиация от атомной бомбардировки Нагасаки, оставившая свой жуткий след в душе Аха-сан.
Шизей осторожно высвободилась
— Почему бы нам не отложить это празднование нашей победы, пока моя работа не будет закончена?
Хау округлил глаза:
— Что ты имеешь в виду? Все уже позади. Брэндинг в тюрьме.
— Но вина его пока не доказана. И не будет доказана, пока я не завершу начатое. — Она улыбнулась, вспомнив о сцене, где она царила, пока не появился Сендзин. — Ты же не хочешь, чтобы я бросила все на полдороге? Я привыкла честно отрабатывать свой гонорар. Надо, чтобы все было намертво схвачено. Тогда никакие неожиданности не смогут повлиять на исход дела, и Брэндинг от нас не улизнет. Ты со мной согласен?
Хау кивнул головой, даже не подозревая, на что он соглашается...
Однажды, придя в дом подруги, Шизей обнаружила, что Кику исчезла — и в танцклассе она не появлялась уже более недели. Никаких следов ни ее самой, ни ее матери с отцом и сестер. Семейство фермеров, поселившееся в доме, понятия не имело, кто в нем жил до них: дом был пуст, когда они в него въехали три дня назад. Впечатление было такое, что Кику и ее семья никогда не существовали, будучи плодом воображения Шизей. Впечатление усугублялась тем, что учитель танцев просто проигнорировал вопросы Шизей относительно того, куда подевалась Кику. А когда она попросила Аха-сан навести справки по ее каналам, та тоже будто бы ничего не смогла узнать об этом семействе. Так сказала Аха-сан, но это была ложь.
Потные лапы Хау оставили жирные отпечатки на крышке бара, когда он полез за бутылкой. Он дрожал от возбуждения.
— Бедняга Брэндинг! — говорил он с идиотским смехом. — Ему и в голову не приходило, с кем он имеет дело! Подсадка из тебя — просто класс!
Шизей продолжала улыбаться, опять став таленто с идеальным лицом, но улыбалась она не столько ему, сколько своему тщательно разработанному плану, постепенно претворяющемуся в жизнь...
Какая же лгунья эта Аха-сан! Она не только знала, куда уехала Кику, но даже сама ее туда спровадила. Почему? Это Шизей узнала только много времени спустя, когда уже было поздно, когда жизнь уже сделала столько поворотов, что все это не имело никакого значения.
Или все же имело?
Наверное, имело. Иначе не плакала бы так Шизей в уединении своей комнаты, когда ее никто не мог видеть. Когда сэнсэй не мог отругать за проявление слабости, а Аха-сан — схватить и прижать к своей мягкой, как подушка, груди, жалея и утешая. Ей была нужна Кику.
Аха-сан, как потом говорил Сендзин, поддерживала свою жизнь, выплескивая свои слабости на них, своих воспитанников, которых она должна была пестовать, любить и опекать. Ей нужно было периодически прижимать их к груди, потому что человеческая жизнь (в том числе и жизнь Аха-сан) невозможна без обмена эмоциями с кем-то, даже негативными эмоциями, такими, как ненависть.
Понятно, Аха-сан не могла позволить себе роскошь делиться с кем бы то ни было своим источником душевного пропитания. Когда она уже не могла выносить затянувшихся нежных отношений
Так же, как до нее Сендзин, она покинула родительское гнездо, бывшее для нее святилищем и темницей фактически со дня ее рождения.
Аха-сан и сэнсэй ушли в ее прошлое. Но не из памяти...
Шизей посмотрела вниз, на Хау, потом сказала:
— Побудь здесь. Я приведу Майкла, твоего шофера. Он отнесет тебя в машину. Хау затряс головой:
— У Майкла сегодня выходной. — А ведь верно, как она забыла?
— Однако здесь тебе оставаться нельзя, — сказала она, нагибаясь, чтобы поднять его с пола. — Я отвезу тебя домой.
— Раз Жюстина отбыла в Вест-Бэй Бридж, значит, и мне надо лететь следом за ней, — сказал Николас, складывая записку, которую она второпях нацарапала, уходя. Как назло, в ней ничего не было сказано о ром, что произошло и как она себя чувствует. Только сообщение, что улетает. Написано так, словно она не надеялась увидеться с ним снова.
Налги и Томи обменялись взглядами.
— До тех пор, пока мы не установим местонахождение дорокудзая, этого не следует делать, — промолвил Нанги. Он уже рассказал Николасу обо всем: о вирусной атаке на компьютер фирмы, о подозрении, которое питают к Николасу Икуза и «Нами», о приказе Икузы ликвидировать «Сфинкс», об идее слить «Сфинкс» с какой-нибудь японской фирмой, о подписании договора о слиянии с «Накано», о донесении Барахольщика насчет связей между Икузой и Киллан Ороши, дочерью президента «Накано».
— Уже жри дня от Барахольщика ни слуху ни духу, — закончил Нанги. — Все пытаемся найти его, "о кока безрезультатно. А "то здесь произошло? — спросил Николас. — Ты мне все еще не рассказал...
Нанги махнул рукой по направлению к выходу. Сам он уже встал. По-видимому, у него затекли ноги, потому что он хромал сильнее обычного, идя впереди Николаса, показывая дорогу. Они обошли вокруг дома. Площадка среди деревьев и кустарников была огорожена и охранялась полицейскими в бронежилетах и касках.
Нанги указал на темное место на земле, аккуратно отмеченное известью. Он кивнул в сторону Томи, которая доставала из сумки несколько черно-белых снимков.
Николас взглянул на них. Фотографии трупа с разных ракурсов.
— Кто это?
— Некто по имени Хан Какадо, — ответил Нанги. — Один из людей Барахольщика. Прекрасный сыщик. По моей просьбе Барахольщик следил за Жюстиной...
Голова Николаса вскинулась.
— Хочешь сказать, охранял ее? — Нанги кивнул, — Хотя я всерьез не думал, что она в опасности, я думал, что будет целесообразно...