Белый ниндзя
Шрифт:
Он вообще был очень похож на нее. Никто не звал ее корней: то ли она была с Хоккайдо, как я отец Со-Пенга, то ли она была чистокровной китаянкой, то ли, так некоторые говорили, она была с Суматры. Лианг никогда не говорила о своем происхождении, а Со-Пенг из деликатности никогда ее об этом не расспрашивал, хотя часто был просто снедаем любопытством.
Лианг была совсем ребенком, когда ее выдали замуж, и в пятнадцать уже родила сына, которого нарекли Со-Пенгом. Она отличалась живым умом и была необычайно общительна. Как только семья переезжала на новое место (а торговцам это часто приходилось делать), уже в первые недели она знала всех и каждого и, что еще более важно, знакомилась с наиболее влиятельными людьми, которые затем оказывали ей покровительство. Со-Пенг знал, что
В 1889 году, когда Со-Пенгу исполнилось 19 лет, он уже многое знал и умел. Например, владел многими восточными и древними языками. Обучаясь в школе в Сингапуре, «Городе Львов», названном так в 1100 году тогдашними правителями, он имел не только счастье учиться в лучших в Малайзии учителей, но и возможность бродить по узким улочкам города, общаясь с хитрыми китайцами, малайцами и выходцами с Суматры.
Ему приходилось работать в доках, на оптовых рынках, в барах, ресторанах и гостиницах. Раз он даже нанялся на пароход и проплавал на нем около шести месяцев. Пароходы тогда были в новинку в тех краях, но с открытием Суэцкого канала, сократившего путь между Европой и Азией, они постепенно вытеснили парусные торговые суда. Со-Пенг уже тогда видел преимущества нового вида транспорта для Сингапура, который начал процветать именно в пору паровых двигателей. До этого город сильно зависел в морской торговле от ветров, а ветры в тех краях всегда были сезонными. В январе и феврале начинали дуть северовосточные муссоны, и это было благоприятно для клиперов и джонок из Китая и Таиланда. Осенью ветры меняли направление, благоприятствуя внутренней торговле полуострова Малайзия. С появлением пароходов появилась возможность освободить Сингапур от капризов погоды и наладить круглосуточную торговлю.
Как видно, Со-Пенг перепробовал множество профессий, но не пожелал связать свою судьбу ни с одной из них. Так что в свои девятнадцать лет, несмотря на разнообразные таланты, он был без гроша за душой.
Самые милые воспоминания детства связаны с теплыми майскими ночами, когда он со своим лучшим другом, малайцем Цзяо Сиа, удирали из дома и забирались в лесную чащу на берегу у залива Рантауабанг.
Черное небо было усыпано звездами — бледно-голубыми, зеленоватыми и красноватыми. Мальчики сидели не шелохнувшись, зачарованные ими не в меньшей степени, чем пением лягушек, ночных птиц, стрекотанием мириадов насекомых, поскрипыванием веток над головой.
Свет звезд — а если повезет, то и луны — освещал пенящуюся линию прибоя, а за ней можно было видеть дрожащие огоньки кораблей, направляющихся на юго-восток, на Борнео, и на северо-запад — в Таиланд.
Но не небом любоваться приходили сюда Со-Пенг и Цзяо Сиа, и не кораблями, уходящими в плавание, хотя и это их привлекало.
Скоро их взгляды опускались с неба на прибрежный песок, на который буруны прибоя накатывались с грохотом, отступали — и набрасывались с новой силой.
Вот из этой соленой пены и появлялись таинственные горбатые существа, которых ждали мальчики. Существа отделялись от волны, частично всасывающейся в песок, а частично возвращающейся в море. Со-Пенг смотрел во все глаза на эти существа, пришедшие из глубины веков, шептал им что-то на древнем ведийском языке, таком древнем, что эти существа, конечно, должны понимать его.
Заползая подальше в песок, существа замирали. Скоро к ударам и шипению прибоя и к жужжанию насекомых прибавлялся еще один характерный звук — звук разрываемого песка.
Со-Пенг и Цзяо Сиа ждали, затаив дыхание. Был конец мая, и из моря выходили гигантские черепахи. Мальчики приходили сюда тайком, потому что это место строго охранялось законом, который местные люди называли мусульманским словом «харам», хотя запрет приходить сюда в период кладки яиц был скорее гражданским постановлением властей, чем религиозным правилом. Если бы мальчиков здесь поймали, их бы надолго засадили в тюрьму, и даже вмешательство матери Со-Пенга не помогло бы.
И, вот уже вся отмель заполнена черепахами. Со-Пенг и Цзяо Сиа, переглянувшись, выползают из своего укрытия. Мальчики физически
Извиваясь на животе, мальчики подползают к черепахам. Цзяо Сиа прикасается к панцирю первой попавшейся, и Со-Пенг как зачарованный наблюдает, как она не спеша втягивает внутрь голову и ноги. Теперь ей не страшен самый свирепый хищник. Мальчики переворачивают черепаху, забирают ее яйца.
Вернувшись под укрытие зарослей папоротника и пальмовых ветвей, они осторожно надбивают яйца, с чмоканием и довольным сопением лакомятся запретным деликатесом.
Потом, когда Со-Пенгу было лет 11, его семья переехала в Сингапур. Он часто вспоминал друга детства, думая, как сложилась дальнейшая судьба Цзяо Сиа и суждено ли им когда-нибудь вновь посидеть в тиши залива, наблюдая запретное зрелище.
Принимая во внимание вольные нравы Сингапура, можно только удивляться, что Со-Пенг не ввязался во что-нибудь противозаконное. И еще более удивительно, что свое истинное призвание он открыл благодаря двум зверским убийствам.
Это произошло в самый разгар лета, такого жаркого, что даже старожилы удивлялись. Солнце нещадно палило с небес, и даже в прибрежной полосе, где обычно было более прохладно, дышать было нечем. Океан застыл в душном мареве, в воздухе ни ветерка. Вращающиеся у потолка лопасти огромных вентиляторов не приносили ни малейшего облегчения. И вот тогда-то и случилось это: двое купцов были убиты с промежутком в десять дней.
Убийства сильно взволновали местную общественность, вообще-то привычную к делам такого рода. Британские власти заявили, что это дело рук контрабандистов, выясняющих между собой отношения. Поскольку убийства произошли четвертого и четырнадцатого числа, а число четыре у китайцев, считается «числом смерти», пошел слух, что здесь, по-видимому, какая-то кровная месть. Малайцы тоже склонялись к версии кровной мести, поскольку обе жертвы, мусульмане, были найдены с засунутыми в рот кусками свинины, а свинина для людей их веры — «харам». Но и они были убеждены, что убийцы, конечно же, европейцы: никакой мусульманин, а тем более буддист, не станет так кощунствовать. У Лианг, матери Со-Пенга, была совершенно другая версия. Она видела странные восьмиконечные звезды, которые полицая извлекла из горла у обоих жертв, к вот однажды за ужином Лианг высказала предположение, что убийцей является тандзян.
Тандзян, сообщила она, не исповедует никакой религии, не поклоняется никакому богу и поэтому может кощунствовать, сколько ему заблагорассудится. Эти люди живут но их собственным законам, придерживаются морали, значительно отличающейся от морали человеческого общества.
Мрак их души напоминает ночь, в которой обитает всяческое зло.
Этот разговор она затеяла, конечно, с одной целью — припугнуть детей. В своей воспитательной программе она часто использовала сугубо мужскую методику запугивания. Да и вообще в характере ее сильно сказывалось мужское («янь», как говорят китайцы) начало. Кроме того, она была вынуждена осуществлять функции и отца, и матери, поскольку для ее мужа дети представляли интерес только как неизбежные продукты сексуального акта, до которого он был большим охотником.
Когда Со-Пенг спросил ее, зачем она рассказывает эти страсти, мать ответила: — Чтобы побольше учились и поменьше шатались по городу.
— Так, значит, ты все наврала про тандзянов?
— Нет, это не ложь, — ответила она. — Но и не правда.
Со-Пенг задумался, потом спросил: — Это что, загадка?
Лианг лишь улыбнулась ему: — Ты у меня совсем взрослый. — В улыбке ее сквозила материнская гордость.
Оставшись один на кухне, Со-Пенг беспокойно ходил туда-сюда, обдумывая то, что ему сказала мать. Они жили в большом доме, расположенном в престижной части города, поскольку отец, по настоянию Лианг, вложил два года назад значительную сумму в новую кампанию по импорту черного перца, раттана, кокосовых орехов с Борнео, — и предприятие приносило хорошие доходы.