Белый павлин. Терзание плоти
Шрифт:
— Дай это мне, а? — попросил Джордж, потянувшись к книге. Я отдал ее ему, и он стал рассматривать репродукции. Когда Молли подкралась ближе, чтобы полюбопытствовать, он сердито крикнул, чтобы она убиралась. Она надула губы и надела шляпку. Эмили тоже была уже готова отправляться в школу.
— Я пошла… до свидания, — сказала она, нерешительно, выжидая. Я потянулся за своей кепкой. Джордж посмотрел на меня с новым выражением в глазах и сказал:
— Ты уходишь?.. Подожди меня… пойдем вместе.
Я подождал.
— О,
— Теперь уже нет нужды торопиться… — При этом он продолжал разглядывать иллюстрации. — Ты знаешь, — наконец сказал он, — она мне нужна.
Я был удивлен его неожиданной откровенностью и на всякий случай спросил:
— Кто?
— Летти. Мы получили уведомление, знаешь?
Я вскочил на ноги, изумленный.
— Уведомление об отъезде.
— Расторжение договора? Из-за чего?
— Полагаю, из-за кроликов. Я скучаю по ней, Сирил.
— Господи, покинуть ферму Стрели-Милл, расстаться с мельницей, — гнул я свое. — Это ужасно!
— Да… но я даже рад этому. Как ты думаешь, могло бы у нас с ней получиться что-нибудь серьезное, Сирил?
— Какая неприятность, однако! Куда же вы теперь денетесь? А ты не врешь, не шутишь?!
— Нет. Да не обращай внимания на это проклятое уведомление. Я скучаю по ней очень сильно… И чем больше я смотрю на эти линии, на эти обнаженные тела, тем больше скучаю по ней. Какое же это острое чувство, совсем как изогнутые линии. Я не знаю, что говорю… но, как ты думаешь, могло бы у нас с ней получиться что-нибудь серьезное? Она видела эти репродукции?
— Нет.
— Если бы увидела, то, наверное, тоже бы заскучала обо мне… Я хочу сказать, что они произвели бы на нее сильное впечатление.
— Я покажу ей и потом скажу тебе.
— Я все время раздумывал об этом с того самого момента, как отец получил уведомление. Словно земля уходит у нас из-под ног. Никогда еще не чувствовал себя таким потерянным. Снова начал думать о ней… но не очень понимал себя, пока ты не показал мне эти картинки. Я должен увидеть ее, если смогу… должен что-то делать. До чего неприятно, когда чувствуешь, как дорога резко уходит в сторону и весь мир исчезает, и ты не знаешь, куда идти. Мне нужно кое в чем убедиться, иначе я буду чувствовать себя совсем поверженным. Я спрошу у нее кое о чем.
Я смотрел на него, лежащего под падубом, с лицом мечтательным и по-мальчишески открытым, и дивился его необычному состоянию.
— Ты спросишь у Летти? — сказал я. — Когда… как?
— Мне нужно спросить у нее как можно быстрее, потому что я уже начинаю сходить с ума. — Он печально посмотрел на меня, его веки тяжело опустились, как будто он был пьян или очень устал. — Она дома? — спросил он.
— Нет, она в Ноттингеме. Но вернется домой до темноты.
— Тогда я увижу ее. Чувствуешь запах фиалок?
Я ответил, что нет. А он был уверен, что чувствует, и не мог успокоиться, пока не нашел подтверждение своим обостренным чувствам. Джордж встал, очень лениво, и пошел вдоль берега, присматриваясь к цветам.
— Я знаю, я чувствую. Надо же, белые! — Он сел и сорвал три цветочка, поднес к носу, понюхал.
Потом положил в рот, и я увидел, как жуют лепестки его крепкие белые зубы. Он жевал молча. Потом выплюнул и стал собирать другие фиалки.
— Они мне тоже напоминают о ней, — сказал он и, сорвав стебелек жимолости, обвязал им букетик, подал мне.
— Белые фиалки? — улыбнулся я.
— Передай ей и попроси прийти перед наступлением темноты в лес.
— А если она не придет?
— Придет.
— А если ее не будет дома?
— Зайди и скажи мне об этом.
Он снова лег, уткнувшись головой в зеленые листья фиалок.
— Я должен найти работу, в любом графстве. Мне все равно. — Некоторое время он лежал, глядя на меня. Потом сказал: — Я не ожидаю, что получу больше двадцати фунтов после того, как мы распродадим имущество… но у нее довольно много денег, чтобы начать — если она выйдет за меня замуж — жизнь в Канаде. Я могу хорошо работать… она будет иметь… все, что хочет… уверен, все, что хочет.
Он так спокойно рассуждал, как будто это все было реально.
— Во что она будет одета, когда придет на встречу со мной? — спросил он.
— Не знаю. Наверное, придет в том, в чем была в Ноттингеме, полагаю… золотисто-коричневый костюм и приталенное пальто. А что?
— Я думал, как она выглядит.
— Опять в мечтах.
— А в чем, по-твоему, я лучше смотрюсь? — спросил он.
— Ты? Да иди так, как есть… нет, надень еще сверху пальто… и все.
Я улыбался, хотя был очень серьезен.
— Может, надеть новый шарф?
— Нет, лучше оставь шею открытой.
Он дотронулся рукой до горла и спросил наивно:
— Да? — И это удивило его.
Потом он лежал, сонно разглядывая дерево. Я оставил его и отправился по полям высматривать цветы и птичьи гнезда.
Когда я вернулся, было уже почти четыре часа дня. Он встал, отряхнулся. Вытащил часы.
— Господи, — воскликнул он. — Я пролежал весь день и все время думал. Не знал, даже, что способен на это. Где ты был? Все это удручает, понимаешь. Ты забыл фиалки. Возьми их и скажи ей: я приду, когда стемнеет. Мне кажется, что до этого я не смогу приняться ни за какую работу.