Белый павлин. Терзание плоти
Шрифт:
— Когда ты хороший, я все могу.
— Ну, тогда через месяц я стану сильным и женюсь на тебе, мы уедем в Швейцарию. Слышишь, Schnucke, ты не сможешь больше капризничать. Или ты снова хочешь уйти от меня?
— Нет… Только у меня рука затекла, — она вытащила руку из-под него, встала, повертела ею, улыбаясь, потому что было и впрямь больно.
— О, моя дорогая, прости! Я скотина, дурак, я скотина. Я хочу снова стать сильным, Летти, и больше никогда не поступлю так.
— Мой мальчик… ничего страшного. — Она улыбнулась ему.
Глава V
УХАЖИВАНИЕ
В
Джордж посмеялся, но в конце концов решил вмешаться. Пинками отогнал десять поросят от пойла и допустил к нему одиннадцатого. Этот маленький негодяй почти что всхлипнул с облегчением и, чавкая и рыдая, стал заглатывать пойло, подняв глазки вверх, при этом не обращая внимания на отчаянный визг остальных десяти, которых отгонял от пойла Джордж. Этот едок-одиночка опустошил корыто, потом поднял к небу глаза с выражением благодарности, преспокойно отошел. Я ожидал увидеть, что весь голодный десяток набросится на него и разорвет. Но они этого не сделали. Они заспешили к пустому корыту и, потеревшись о дерево носами, горестно завизжали.
— Как это похоже на нашу жизнь, — засмеялся я.
— Отличный выводок, — сказал Джордж. — Их было четырнадцать, только эта мерзавка Цирцея пришла и сожрала троих до того, как мы успели ей помешать.
Огромная уродина подошла поближе, пока он говорил.
— Почему же вы не зарезали эту сволочь? Такие мерзости не должны существовать на земле.
— He-а… Она отличная свиноматка.
Я фыркнул, он засмеялся, а старая свиноматка отнеслась к этому, видимо, благосклонно и, когда проходила мимо, ее маленькие глазки воззрились на нас с выражением демонической плотоядной злобы.
— Что будешь делать вечером? — спросил я. — Идешь куда-нибудь?
— Я отправляюсь ухаживать, — ответил он улыбаясь.
— О!.. Хотел бы я быть на твоем месте.
— А ты тоже можешь прийти… Укажешь мне на мои ошибки, поскольку ты специалист в таких делах.
— А разве ты не умеешь? — спросил я.
— О, конечно, это довольно легко, когда тебе все равно.
По крайней мере, всегда есть возможность получить свой «Джонни Уокер». Это самое лучшее, что я нахожу в ухаживании в гостинице «Баран». Пойду переоденусь, решил я.
На кухне сидела Эмили и что-то шила на большой старой ручной машинке, стоявшей на столике возле нее. Рубашки для Сэма, предположил я.
Этот маленький мальчик, прижившийся на ферме, сидел рядом с ней, громко произнося вслух слова из книги для чтения. Машина грохотала, как целый завод, в это время Сэм выстреливал словами, как из пистолета: «да», «нет», «баба»…
— «Папа», — поправила Эмили, отрываясь от машинки.
— Папа, — выкрикнул мальчик. — Тапки! Лапти!
Машина прекратила оглушительно стрекотать и, испугавшись собственного голоса, мальчик прекратил чтение и оглянулся.
— Продолжай! — сказала Эмили. И полезла ножницами в зубья старой машинки.
Он начал:
— Лапти, — и замолчал снова, испугавшись звука собственного голоса в тишине.
Эмили подсунула под иглу лоскут хлопчатобумажной ткани.
— Продолжай, — сказала она.
— Лапти… лапти носят, в лаптях хорошо! — выкрикнул он, вдохновленный ревом машины. — В ле-су ви-жу ли-су.
— Следующее предложение! — подзадорила Эмили.
— На тра-ве др…
— Стой! — крикнула она.
— Стой, — повторил мальчик.
Она засмеялась и наклонилась к нему:
— На дворе трава, на траве дрова. О, Сирил, я не знала, что ты здесь. Иди погуляй, Сэм. Дэвид во дворе.
— Он на заднем дворике, — сказал я, и ребенок побежал.
Вошел Джордж, который только что умылся и теперь вытирался полотенцем. Он подошел к зеркалу полюбоваться на свое отражение. Улыбнулся. Я подумал: интересно, что ему так понравилось в собственном отражении? Миссис Сакстон очень гордилась этим зеркалом. Большое, в хорошей раме, оно было все в пятнах и царапинах, смотреться в него не доставляло удовольствия. Однако Джордж продолжал улыбаться, причесывая волосы, затем усы.
— Похоже, ты себе нравишься, — заметил я.
— Я подумал, что неплохо выгляжу, в самый раз отправляться ухаживать, — ответил он смеясь. — Хотя, конечно, на зеркале столько черных пятен. Если бы в жизни было нечто такое, что скрывало бы наши недостатки…
— А мне всегда казалось, — сказала Эмили, — что эти черные пятна скрывают какие-то лица, как туман.
— И сам в этом зеркале выглядишь как призрак, — сказал он, — сразу думаешь о своих предках. Я всегда считал: когда живешь на старом месте, то водишь дружбу со своими предками.
— Правильно, — подтвердил отец. — На старом месте киснешь, поэтому я надумал перебраться в Канаду.
— А я бы лучше перебрался в пивную, — сказал Джордж. — Там гораздо больше жизни.
— Жизнь! — откликнулась Эмили с презрением.
— Правильно, девушка, — отозвался ее брат. — Это то, что нужно мне. Нам кажется, что мы знаем много, а мы не знаем ничего.
— Понимаешь, — сказал отец, обращаясь ко мне, — когда поколение за поколением живут на одном месте и ты даже гордишься этим, тогда все, что лежит вне твоего круга, начинает казаться глупым. Мы одинаково думаем, чувствуем то же самое год за годом, потому что живем на одном месте. Говорим одни и те же слова.