Белый павлин. Терзание плоти
Шрифт:
— В пасторали обычно происходят всякие легкомысленные вещи, — ответил он, схватив ее за край юбки и откидываясь на спину рядом с нею. — Сочини-ка нам, Дафнис, про мед, про белый сыр… и про ранние яблочки, которые созреют через неделю.
— Уверена, что яблочки, о которых вы ведете речь, пока еще слишком маленькие и зеленые, — перебила мисс Деннис, — они ни в коем случае не созреют за неделю… у-у-у, кислятина!
Он улыбнулся ей в своей капризной манере.
— Слышали, Темпест: «у-у-у, кислятина!» — и не более того! О, любите нас, девы, ну, отчего вы еще не начали любить нас? О чем же нам петь тогда?
— Я бы охотно послушал вас, кстати, поскольку сам лично не сделал выбора
— И всякими там яблочками… впрочем, пусть нас рассудит женщина. Хорошо, мисс Деннис?
— Не знаю, — сказала она, убирая мягкие волосы со лба, при этом ее пальцы сверкнули кольцами.
— «Моя любовь белая, чистая, волосы у нее золотые, как капли меда на солнышке… моя любовь коричневая и сладкая, и я готов припасть к губам моей любви». Продолжайте, Темпест, давайте, пастушок. О, что там такое? Там парень отбивает косу! Да у вас спина заболит только от того, что вы будете смотреть, как он работает. Продолжайте, ради бога, пойте. Послушайте, кто-нибудь отвлеките его.
— Да, пойдемте же к нему, — сказала мисс Д’Арси. — Уверена, он даже не представляет, какую счастливую пастораль он сейчас изображает… Пойдемте к нему.
— Они не любят, когда им мешают работать, Агнес… кроме того, порой неведение — блаженство… — сказала Летти, боясь в глубине души, чтобы та не привела его сюда. Девушка заколебалась, потом глазами пригласила меня пойти с ней.
— О Боже, — засмеялась она, — Фредди — такой осел, а Луи Деннис совсем как оса в патоке. Меня разбирает смех от их умничанья. Разве вы не чувствуете себя великолепно, когда вот так косите? Пойдемте посмотрим! Мы скажем ему, что нам нужны эти наперстянки, которые он скашивает, и эти колокольчики. Полагаю, вы согласны…
Джордж не заметил нашего приближения, пока я не окликнул его. Потом он оглянулся и увидел высокую, осанистую, гордую девушку.
— Мистер Сакстон… мисс Д’Арси, — сказал я, и они обменялись рукопожатием. Сразу же он повел себя несколько иронично, поскольку заметил, какая у него большая и грубая рука по сравнению с нежной рукой девушки.
— Мы подумали, вы выглядите очень великолепно, — а мужчинам так нравится, когда их вид вызывает симпатию у кого-либо… не так ли? Сохраните для нас эти наперстяночки, они так красивы… как дикие солдаты, перелезающие через ограду… не срезайте их… и эти кампанулы — колокольчики, ах, да! Они создают поистине идиллическую картину. А вам по нраву идиллия, а? О, вы не представляете себе, как вы похожи на персонаж классических пасторалей. Но, видите ли, я не предполагаю, что вы страдаете от идиллической любви… — она засмеялась, — что-то не видно глупого маленького бога, летающего над нашими покосами, правда? У вас есть время, чтобы развлекаться с Амариллис в тени?.. Уверена, зря они прогнали Филлис с полей…
Он засмеялся и продолжил работу. Она слегка улыбнулась, полагая, что произвела на него огромное впечатление. Потом вскинула руку в драматическом жесте и посмотрела на меня, в это время его коса срезала сочную траву.
— Р-р-раз!.. Ну, не прекрасно ли?! — воскликнула она. — Как неумолима судьба… думаю, это прекрасно!
Мы собирали цветочки, разговаривали, пока не наступило время пить чай. Явился слуга с корзиной, и девушка расстелила скатерть под большой ивой. Летти взяла серебряный чайничек и пошла наполнить его к ключу, который бил неподалеку. Над ним нависала герань-журавельник, и длинные стебли травы колыхались над водой. Джордж закончил работу и собирался идти домой пить чай. Он зашагал прямо к ключу, где Летти играла с водой, наполняла чашкой чайник и смотрела на водяных жучков в лужице, на то как их тени мелькают над грязью, лежащей на дне лужицы.
Она, услышав его шаги, оглянулась и нервно улыбнулась. Оба боялись встречаться друг с другом с некоторых пор.
— Пора пить чай, — сказал он.
— Да… скоро будет готов. Нужно только вскипятить воду.
— О, — сказал он, — а я пойду домой…
— Нет, — ответила она, — ты не можешь, потому что мы будем пить чай все вместе. Я принесла фрукты, потому что знаю, ты не большой любитель чая… Твой отец придет.
— Но, — сказал он обидчиво, — я не могу пить чай с этими людьми… и не хочу… взгляни на меня!
Он протянул к ней свои руки, руки варвара. Она вздрогнула и сказала:
— Не имеет значения… это придаст оттенок реализма нашему пикнику.
Он иронически засмеялся.
— Нет, ты должен остаться, — настаивала она.
— Я бы попил, если можно, — сказал он, уступая.
Она вскочила, покраснев и предлагая ему маленькую симпатичную чашечку.
— Извини, пожалуйста, — смутилась она.
— Ничего, — пробормотал он и, отвернувшись от протянутой ему чашки, подставил рот под струю и стал жадно пить.
Она стояла и смотрела на то, как он пьет, как тяжело дышит после этого. Он выпрямился, вытер рот, не глядя на нее. Потом вымыл руки в воде, подняв грязь со дна. Сунул руку на дно лужицы и вынул оттуда пригоршню ила с серыми рачками, вертящимися в нем. Он швырнул грязь на землю, и сразу стали извиваться, корчиться маленькие серые твари.
— Надо бы почистить источник, — сказал он.
— Да, — ответила она, пожав плечами. — Не задерживайся, — добавила она, взяв серебряный чайник.
Через некоторое время он встал и пошел за ней. Он явно нервничал.
Девушки сидели на охапках сена. Мужчины услужливо склонились над ними. Слуга раздавал чашки с чаем, Джордж сел между Летти и Хильдой. Летти подала ему его маленькую скорлупку чая, которую он, поскольку не испытывал жажды, поставил на землю рядом с собой. Потом она передала ему хлеб с маслом, приготовленный к чаю, фрукты, виноград и персики на прекрасно инкрустированном подносе. Какое-то время она смотрела на то, как его толстые, плохо отмытые пальцы ковыряются среди фруктов, потом быстро отвернулась. В продолжение всего веселого чаепития, когда беседа шла поверх чашек, она избегала смотреть ему в глаза. Однако снова и снова, когда кто-либо предлагал: «Простите, мистер Сакстон, не хотите ли пирожное?…» или «Посмотрите, мистер Сакстон, вот на этот персик, попробуйте его, уверен, что он очень спелый», произнося все это совершенно естественным тоном, но все же делая различие между ним и другими мужчинами, Летти вынуждала себя смотреть на то, как он ест, односложно отвечает, неуклюже смеется, и гнев залег вертикальной складкой у нее между бровей. Хотя она поддерживала веселый, непринужденный разговор, все равно всеми ощущалась какая-то неловкость, какой-то разлад, и мы не стали засиживаться за чаем. «Джордж, — сказали ей потом, — смотрелся мокрой курицей на вечеринке». Его присутствие сделалось невыносимо для нее. Хотелось, чтобы он оказался сейчас от нее за тысячу миль. Он слушал остроты Крессуэла и смеялся.
Он был первым, кто встал, сказав, что должен подоить коров.
— О, пошли… пошли. Можно, я пойду и посмотрю, как доят коров, — сказала Хильда, ее деликатное, нежное лицо вспыхнуло, поскольку она была очень застенчива.
— Ну уж нет, — протянул Фредди, — запах живой говядины не слишком приятен. Предупреждаем тебя, лучше останься с нами.
— А я вообще не переношу коров, за исключением симпатичненьких на картинках, — проговорила Луи Деннис, улыбаясь с легкой иронией.
— Пойдем, Летти, — сказал Лесли добродушно, — я знаю, ты обожаешь фермерство… пойдем. — И они последовали за Джорджем.