Белый павлин. Терзание плоти
Шрифт:
Эмили первой окончательно покинула ферму и мельницу. Она пошла работать в школу в Ноттингеме, вскоре после этого Молли, ее младшая сестра, переехала жить к ней. В октябре я отправился в Лондон. Летти и Лесли поселились в своем доме в Брентвуде, в Йоркшире. Мы все остро переживали наше изгнание из Неттермера. Однако связи между нами не были еще окончательно разорваны. На Рождество мы все возвращались и спешили приветствовать друг друга. В каждом произошли небольшие перемены. Летти стала ярче, более властной и очень веселой; Эмили — тихой, сдержанной и выглядела более счастливой; Лесли стал весельчаком, забавником и в то же время более покорным и искренним;
В один из вечеров мы обедали в Хайклоузе с Темпестами. Было скучно, как обычно, и мы ушли еще до десяти. Летти переобулась и накинула великолепный зеленовато-синий шарфик. Мы брели по замерзшей дороге. Лед на Неттермере загадочно блестел в лунном свете и странно потрескивал. Луна стояла очень высоко, маленькая и яркая, как сосуд, полный чистого, белого, жидкого серебра. Ни звука в ночи, лишь потрескивание льда да чистый смех Летти.
По дороге, ведущей в лес, мы увидели, как кто-то шел нам навстречу. Прошлогодняя трава была серой. Колючие деревья опустили свои черные бороды. Сосны стояли прямо, словно чернокожие солдаты. Темный силуэт прохожего приближался, у ног бежала его тень. По шапке и поднятому воротнику я узнал Джорджа. Летти с мужем шла впереди меня. Когда Джордж поравнялся с ними, она сказала чистым громким голосом:
— С Новым годом!
Он остановился, повернулся к ним и рассмеялся.
— Думал, вы меня не признаете, — сказал он.
— Так это ты, Джордж? — воскликнула Летти с большим удивлением. — Вот так штука! Ну как твои дела? — И она протянула ему свою белую руку.
Он пожал ее и ответил:
— Хорошо… а как твои? — Как бы ни были бессмысленны эти слова, его голос звучал очень дружелюбно.
— Как видишь, — ответила она и засмеялась. — Куда направляешься?
— Домой, — ответил он тоном, который подразумевал: «Разве ты забыла, что я тоже женат?»
— Да, конечно, — воскликнула Летти. — Ты же теперь трактирщик в «Баране». Ты должен рассказать мне об этом. Можно я приглашу его домой к нам на часок, мама?.. Сейчас, правда, канун Нового года, как ты понимаешь…
— Ты уже пригласила его, — засмеялась мама.
— Может ли миссис Сакстон обходиться без тебя долго? — спросила Летти у Джорджа.
— Мег? О, она не приказывает мне, когда приходить и когда уходить.
— Да? — засмеялась Летти. — Она поступает недальновидно. «Учи мужа, каким путем ходить, и после жизни…» Никогда не могла запомнить цитату от начала до конца. Всегда помнила только начало… Лесли, у меня шнурок на ботинке развязался, или мне подождать, когда мы подойдем к забору и я смогу завязать его сама?
Лесли преклонил колени у ее ног. Она откинула капюшон назад, и ее украшения блеснули в лунном свете. Ее лицо: его бледность и тени на нем — очень впечатляло, а ее глаза смотрели на Джорджа с какой-то скрытой магией. Она широко улыбнулась ему в тот момент, когда муж склонился перед ней. Потом, когда они втроем пошли по лесной дороге, она распахнула пальто, и ее грудь, обтянутая белым шелком, заблестела в лунном свете. Она смеялась и болтала, шелестя шелками и распространяя аромат духов в морозном воздухе.
Когда мы пришли домой, Летти сбросила пальто и поспешила в гостиную. Лампа на окне излучала слабый желтый, сумеречный свет. Летти встала между лампой и камином, освещенная с двух сторон, высокая и теплая. Когда она, смеясь повернулась к обоим мужчинам, то позволила шали соскользнуть с ее белого плеча и упасть на подлокотник дивана, демонстрируя великолепного синего павлина. Она стояла, держа белую руку над павлином на своей шали, ее платье оранжево светилось. Она понимала, что смотрится великолепно, и смеялась победно. Потом подняла руки к голове и осторожно поправила прическу, стоя прямо перед мужчинами. Еще раз засмеявшись, она медленно повернулась и сделала ярче свет лампы. Колдовская атмосфера в комнате тут же рассеялась. За эти шесть месяцев Летти стала несколько чужой. Казалось, она обнаружила в себе женский талант быть очаровательной: в том, как она наклонилась вперед, протянув руку к лампе, как она изысканно поправила фитиль своими загадочными пальцами, она двигалась, словно в танце, ее волосы клубились на свету, подобно нимбу. Выглядела она изумительно.
— Не снимешь ли с меня ботинки, дорогой? — попросила она, усаживаясь на диван. Лесли опять опустился на колени перед ней, а она сидела, наклонившись, и смотрела на него.
— Мои ноженьки замерзли, — сказала она, подавая ему ногу, которая казалась золотой в желтом чулке. Он взял ее и начал растирать:
— Да, довольно холодная, — сказал он и взял обе ноги в руки.
— Ах, милый мальчик! — воскликнула она с неожиданной нежностью, подавшись вперед и коснувшись его щеки.
— Наверное, это забавно — быть трактирщиком? — затем игриво спросила она у Джорджа. Казалось, теперь между ними образовалась огромная дистанция. Она сидела, а перед ней на коленях стоял мужчина в вечернем костюме и надевал золотые туфельки ей на ноги.
— Да, — ответил он. — Мужчины в пивной рассказывают о таких странных вещах. Там можно услышать всякие истории.
— Расскажи нам, давай! — попросила, она.
— О! Я не сумею. Никогда не умел рассказывать, и даже если бы мог… ну…
— Но я бы послушала, — сказала она. — Что же такого рассказывают мужчины в пивной гостиницы «Баран»? Или это говорить нельзя?
— Да! — он засмеялся.
— Жаль! Видишь, какая жестокая судьба у женщины, представляешь, Лесли, нам не дано знать о том, что рассказывают друг другу мужчины в пивных, в то время как вы в романах читаете обо всем, что только поверяют одна другой женщины. Это ужасно! Джордж, негодник, ты просто обязан рассказать мне. Я завидую тебе…
— Мне? В чем же? — Он засмеялся.
— Твоей пивной. Тому, как ты видишь жизнь… или скорей, что ты слышишь о ней.
— А вот я бы считал, что ты видишь жизнь в десять раз больше, чем я, — ответил он.
— Я! Я вижу только манеры: хорошие и плохие. Ты знаешь, «манеры делают мужчину». Ну, и женщину тоже. Вот и ждешь, понимаешь…
— Чего? — спросил Джордж заинтересованно.
— Когда тебе повезет и кто-нибудь что-нибудь расскажет, — ответила она шутливо.
Он вырос в собственных глазах из-за того, что она помнила вещи, о которых он говорил.
— Что касается меня, — сказал он, — то я навсегда останусь трактирщиком гостиницы «Баран». — Он смотрел на нее и ждал, что она скажет на это.
— Это не имеет значения! Лесли мог бы быть хозяином нескольких гостиниц «Баран». Правда, дорогой?
— Спасибо, — ответил Лесли с добродушным сарказмом.
— Ты можешь не отличить трактирщика от пэра, если это богатый трактирщик, — продолжала она. — Деньги делают мужчину, знаешь.
— Плюс манеры, — добавил Джордж, смеясь.
— О, они везде… где я. Я даю тебе десять лет. Через эти десять лет ты должен пригласить нас к себе… скажем, во Дворец Эбервич… и мы придем «со всей своей многочисленной ратью».