Белый Волк
Шрифт:
— Нет, зато привел лошадей. Верхом ездить умеешь?
— Ездил когда-то на пони по двору.
— Тут речь не о пони. Это боевые кони, умные и хорошо вышколенные. От всадника они ожидают того же. Выходи-ка. Застревать здесь надолго небезопасно, но первый урок мы все-таки рискнем провести.
— Я уж лучше пешком пойду, — сказал Брейган.
— Там остались лежать трое мертвых датиан, и скоро их обнаружат. Либо верхом, либо вовсе никак. Пошли.
Выйдя, Лантерн тут же помог Рабалину сесть на гнедого мерина, которого тот только что гладил.
— Убери ноги от стремян, — приказал Лантерн и подогнал
— Я им не нравлюсь, — пожаловался тот.
— А ты не стой там. Не пяль на них глаза. Поди сюда. Двигайся медленно и свободно. — Лантерн усадил послущни-ка на коня, отладил ему стремена и дал тот же совет, что и Рабалину.
Усевшись сам на серо-стального мерина, он приступил к уроку.
— У лошади четыре аллюра: шаг, рысь, крупная рысь и галоп. Самое простое — это шаг. Ты сидишь в седле, вот как сейчас, и только. Рысь уже посложнее, потому что лошадь начинает двигаться в два темпа.
— Это еще что такое? — спросил Брейган.
— Она перескакивает с одной расположенной наискосок пары ног на другую. Сначала, скажем, правая передняя и левая задняя, потом наоборот. Из-за этого тебя будет толкать в зад, пока не поймаешь ритм. Тут лучше мешком не сидеть. Надо опираться на стремена.
Они провели час в поле за хутором. Рабалин учился быстро и даже проскакал немного размашистой рысью, но для Брейгана урок обернулся сущим мучением.
— Если б я привязал к седлу мертвеца, он и то бы двигался ритмичнее, — вздохнул воин. — Что с тобой такое?
— Я боюсь.Вдруг упаду?
— Вынь ноги из стремян и отпусти повод. — Брейган послушался, а Лантерн внезапно хлопнул в ладоши и громко крикнул. Конь Брейгана понесся вскачь, и послушник кувыркнулся из седла назад, на мягкую землю. — Ну, вот ты и упал. Ничего страшного, как видишь — у страха глаза велики.
— Я бы мог сломать себе шею!
— Да, мог бы. В верховой езде достоверно известно только одно: что когда-нибудь ты упадешь. Это так же верно, как и то, что когда-нибудь ты умрешь. Все мы умрем: кто в старости, кто в молодости, кто во сне, кто в муках. Мы не можем изменить этого, можем только оттянуть. А теперь пора двигаться. Я хочу добраться засветло вон до тех холмов, чтобы заночевать в лесу.
ГЛАВА 6
Рабалин не мог выразить, какое наслаждение доставила ему эта езда. Он знал, что всегда будет вспоминать этот день с нежностью. Хорошо бы дожить до старости, чтобы вспомнить время, изменившее всю его жизнь. Ему стоило труда не дать коню волю и не умчаться к далеким холмам. Мощь животного, на котором он сидел, наполняла его трепетом. По совету брата Лантерна он тихо разговаривал с конем, успокаивая его, а тот двигал ушами, как будто все понимал. Рабалин поглаживал его стройную шею. Однажды он придержал повод, дав другим опередить себя, а потом пустил коня вскачь. Он не испытывал больше никаких неприятных ощущений, потому что поймал ритм и восторгался этим. Он и конь слились в одно целое — быстрое и сильное целое. Теперь их никто не догонит.
Поравнявшись со своими спутниками, он хотел придержать коня, но тот уже разогнался и пронесся мимо, не слушаясь всадника. Рабалин даже и тогда не почувствовал страха — только дикое ликование.
— Эй, мальчик, стой! — кричал он, натягивая поводья, но конь, казалось, мчался еще быстрее. Брат Лантерн нагнал их на своем сером и крикнул:
— Не тяни так сильно, парень, ты сделаешь его тугоуздым. Поверни его — потихоньку вправо и при этом потяни немного, но тоже тихо.
Рабалин так и сделал. Конь, повернув, перешел на рысь, а после, повинуясь легкому натяжению поводьев, остановился совсем.
— Молодец, — сказал Лантерн, тоже остановившись. — Из тебя получится хороший наездник.
— Почему он так мчался? Испугался чего-то?
— Да, сам того не ведая. Пойми, Рабалин: лошадь на воле бежит быстро, лишь когда ей грозит опасность. Когда ты посылаешь коня в галоп, в нем пробуждается память его предков. Раз он бежит, значит, он в опасности. Лошадь легко впадает в панику, вот почему всадник никогда не должен терять власть над ней. А ты, пустив его в галоп, расслабился и дал ему свободу. Он оказался предоставлен сам себе, потому и запаниковал.
— Это было чудесно! Он так быстр летел — ему бы в скачках участвовать.
— Нет, — улыбнулся Лантерн, — это боевой конь, к тому же молодой, пугливый и беспокойный. На скачках вентрийский чистокровка обошел бы его, как мертвого. Зато в бою вентрийцу недостает гибкости, а его быстрота может быть даже опасна. Твой коняга — как раз то, что нужно горячему молодому всаднику в открытом поле.
— Можно я назову его как-нибудь, брат Лантерн?
— Меня зови Скилганнон, а его — как тебе угодно. Если он пробудет у тебя долго, то привыкнет к своему имени и будет на него откликаться.
Брейган нагнал их рысью, неуклюже подскакивая в седле.
— Некоторые люди просто не созданы для верховой езды, — тихо проронил Скилганнон. — Я начинаю испытывать жалость к его лошади.
К вечеру они оказались высоко в лесистых холмах. Сквозь промежутки между деревьями Рабалин видел внизу, на северо-западе, широкую равнину. По ней двигались колонны пеших людей и порой проезжали конные отряды. На таком расстоянии нельзя было разглядеть, свои это или враги. Да не все ли равно? У него есть конь, который скачет быстрее зимнего ветра.
Заночевали они у подножия утеса. Скилганнон не разрешил разводить костер, но ночь была теплая. В седельных сумках отыскались две скребницы, и Скилганнон научил Брей-гана с Рабалином расседлывать и чистить коней. После этого он отвел лошадей туда, где трава росла погуще, спутал их веревками, взятыми из тех же сумок, и оставил пастись.
Брейган, пожаловавшись на стертые ляжки и отбитую задницу и не дождавшись от Скилганнона сочувствия, завернулся в одеяло и лег. Звезды светили ярко на ясном небе. Скилганнон сидел один в стороне от лагеря. В другой день Рабалин не стал бы его беспокоить, но сегодня воин впервые заговорил с ним по-дружески, и Рабалин почти без боязни подошел к нему. Тот встретил его прежним взглядом, холодным и отстраненным.