Бенкендорф
Шрифт:
С Толстым поехал и его адъютант, гвардии поручик Бенкендорф. «В 1806 году командирован был к Е. В. королю Прусскому, — гласит запись в его формулярном списке, — в том же году состоял при дежурном генерале графе Толстом»36.
Поначалу казалось, что главной заботой Толстого — а стало быть, и его адъютанта — станет координация усилий Пруссии и России («наблюдать за политическими и военными действиями пруссаков, чтобы не случилось никакого несчастия русским войскам»37). Однако реальной проблемой стало отсутствие согласованности в самих русских частях, особенно между корпусами двух вечно ссорившихся военачальников, Л. Л. Беннигсена и Ф. Ф. Буксгевдена. Именно эту проблему пришлось улаживать Толстому в качестве представителя императора, «облечённого полной его доверенностью». Буксгевден, которому достались корпуса «второй линии», чувствовал себя обиженным и жаловался, что Беннигсену, младшему в чине, вверили войско большее и лучшего качества; следовательно, именно последнему, в прежних войнах подчинённому Буксгевдена, оказали больше доверия. В конце концов царь поставил над обоими 69-летнего фельдмаршала графа М. Ф. Каменского, имевшего опыт войны с турками и старшинство в чине и над Беннигсеном, и над Буксгевденом. Толстой привёз Каменского к частям 7 декабря — в тот же день, когда прибыл к своим войскам Наполеон. Враждующие армии двинулись навстречу друг другу, чтобы сойтись северо-восточнее Варшавы.
, Бенкендорфу довелось участвовать в одном из первых боевых столкновений русской армии с французами, произошедшем под Насельском 12 декабря 1806 года. Русский арьергард под командованием графа А. И. Остермана-Толстого встретился здесь с главными силами Наполеона. Бенкендорф впервые услышал, как французские колонны идут в атаку с криками Vive I’empereuti («Да здравствует император!»); это означало, что сам Наполеон находится на поле боя. Приехали к войскам и Толстой, и фельдмаршал Каменский, который дал приказ отходить, если французы будут слишком наседать. Поэтому когда густые колонны французов двинулись в обход позиций Остермана, тот отвёл свой арьергард спокойно, «будто на учебном плацу», как заметили прусские наблюдатели. Так участием в боевых действиях Бенкендорф отметил день рождения императора Александра.
Главные силы противников сближались, наступало время решительных схваток, и в этот ответственный момент командующий Каменский… начал терять рассудок. Он бомбардировал императора письмами, в которых жаловался, что «стал стар для армии», что утомляется даже от ведения переписки, что не в состоянии ездить верхом, что ничего не видит и не может найти на карте, а местности не знает. В довершение всего как раз 12 декабря под Насельском фельдмаршал чуть не был захвачен французскими разъездами и с этого момента приказывал только отступать. В недоумении читали корпусные и дивизионные командиры повеление готовить отход «до самой границы», «чтобы ни в чём остановки не было», по каким угодно дорогам и в случае необходимости даже бросать по дороге тяжёлую артиллерию.
Мудрый М. И. Кутузов, переживавший время опалы в Киеве, писал жене: «Не могу надивиться всем чудесам Каменского. Ежели всё правда, что ко мне из армии пишут, надобно быть совсем сумасшедшему»38.
О том, что Каменский не в себе, заговорили и в действующей армии. Обострение состояния главнокомандующего произошло накануне важного сражения у города Пултуск. Во время сильной ночной пурги, в три часа ночи, Каменский вызвал к себе Беннигсена и письменно передал ему приказ отступать до границы и находиться в подчинении Буксгевдена. Через час об этом стало известно всем офицерам штаба, в том числе и Бенкендорфу. Он и Толстой поспешили к Каменскому и застали его мечущимся по комнате в необычайном возбуждении. «Неужели пришли какие-то неутешительные сведения о противнике?» — поинтересовался Толстой. Вопрос его был встречен пространными жалобами фельдмаршала на то, что под его началом неопытные генералы и необстрелянные части, и сообщением, что он уезжает, что он умывает руки, что он уже отдал все необходимые приказы для отступления всех корпусов к границе, что ради спасения людей он приказывает бросить все экипажи и артиллерию. «Такие слова потрясли нас, как удар молнии, — вспоминал Бенкендорф. — На наших глазах выступили слёзы»39. С этого момента все смотрели на Каменского как на дезертира, вечером отдавшего приказ к сражению, а утром бегущего в панике.
Ещё не рассвело, когда Каменский сел в повозку и покинул войска. Он прокомандовал ровно неделю и только запутал дела. На долю Толстого снова выпала миссия быть «соглядатаем Петербурга» при двух рассорившихся генералах — и это в день сражения. Он немедленно помчался к корпусу Буксгевдена, расположенному в 15 верстах от места предстоящей схватки, и «пригласил» генерала поспешить на помощь к Беннигсену. Тот отказался, уверяя, что «не поспеет», так как войска его «слишком устали и больше не хотят никуда маршировать». К счастью, Беннигсену удалось добиться успеха в Пултуском сражении, и наполеоновский план разгрома русской армии по частям был сорван.
Любопытно, что Каменский, прослышав об успехе у Пултуска, сделал попытку вернуться с дороги, но боевые генералы подняли голос против его нахождения в войсках: бывшему главнокомандующему было объявлено, что он непричастен к успеху армии и потому ей не нужен.
Между тем Наполеон понял, что быстрой и лёгкой победы не получится, и вскоре отвёл свою армию на зимние квартиры. Успех Беннигсена позволял преследовать отступавших французов, но новый командующий Буксгевден не понял перемены ситуации и не собирался «идти на поводу» у своего удачливого соперника Беннигсена. Он приказал начать общее отступление. Бенкендорфу удалось отличиться ещё раз — теперь уже в последнем деле 1806 года, арьергардном бою под Маковом.
Самое время отметить, что адъютантская должность тогда не предполагала уютного сидения у тёплой штабной печки. Адъютанты осуществляли непосредственную связь с войсками на полях сражений и поэтому постоянно оказывались в самых жарких местах боёв. С. Г. Волконский, служивший в ту кампанию адъютантом генерала Остермана-Толстого, писал: «…Моё боевое крещение было полное, неограниченное. С первого дня я приобык к запаху неприятельского пороха, к свисту ядер, картечи и пуль, к блеску атакующих штыков и лезвий белого оружия, приобык ко всему тому, что встречается в боевой жизни, так что впоследствии ни опасности, ни труды меня не тяготили»40.
Отбившись от наседавших наполеоновских войск, русская армия пошла к границе России, и это отступление — днём в распутицу, ночью в мороз, да ещё без продовольствия — породило в ней бродяжничество и мародёрство. Беннигсен, храбрый и умелый в бою, оказался слаб в организации повседневной жизни вверенных ему частей. Во время одной из стоянок мародёры ворвались даже в его комнаты, и генерал хладнокровно отреагировал: «Выгоните негодяев!» Толстой доносил Александру и о бедственном положении армии, и о неутихавшей вражде двух генералов (один из них даже сжёг единственный мост через реку Нарев, чтобы корпуса отступали по разным берегам). Александр писал в ответ, что и сам пришёл в смятение: «Трудно описать затруднительное положение, в котором я нахожусь. Где у нас тот человек, пользующийся общим доверием, который соединял бы военные дарования с необходимой строгостью в деле командования? Что касается до меня, то я его не знаю. Уж не Михельсон ли, Григорий Волконский из Оренбурга, Сергей Голицын, Георгий Долгорукий, Прозоровский, Мейендорф, Сухтелен, Кнорринг, Татищев? Вот они все, и ни в одном я не вижу соединения требуемых качеств»41. О Кутузове, «провинившемся» под Аустерлицем, Александр даже не упоминал.
В конце концов выбор пал на Беннигсена как на победителя при Пултуске. Буксгевден был удалён из армии, а Толстой, с его опытом петербургского военного губернатора, должен был в качестве дежурного генерала компенсировать неумение Беннигсена поддерживать порядок в войсках. Граф получил право проводить самостоятельные расследования и наказывать мародёров с любой строгостью, вплоть до смертной казни. На эту жестокую меру он получил разрешение лично от Александра: «Бродяг и непослушных расстреливать именем императора». Естественно, во всех делах борьбы за дисциплину в армии Толстому помогал Бенкендорф. Уж не тогда ли он впервые задумался о необходимости специальной военно-полицейской структуры, подобной той, что успешно действовала в армии Наполеона, где её служащих называли «вооружённый всадник», или «жанд’арм»? Впрочем, в самом начале 1807 года Бенкендорф стремился в бой — просил выделить ему кавалерийский отряд в 400 сабель для рейда за Вислу, к осаждённому французами Данцигу, в чём ему было вежливо, но решительно отказано42.
Вслед за установлением единоначалия Александр I потребовал от Беннигсена наступления в Восточной Пруссии. Оно началось в январе. Беннигсен торопился разгромить французов по частям, застав их в неведении на зимних квартирах. Бенкендорф, измученный изнурительной борьбой с мародёрством, жаждал встречи с неприятелем. В составе войск генерала Маркова он участвовал в столкновении авангардов под Липштадтом, когда застигнутые врасплох ночной атакой французы бежали, потеряв почти 300 человек пленными. Через день, в самом начале боя, неподалеку от Липштадта погиб начальник Бенкендорфа на Корфу, талантливый генераллейтенант Р. К. Анреп.