Бенкендорф
Шрифт:
Париж узнал и о романе актрисы с молодым русским полковником, тем более что скрывать его стало невозможно: Бенкендорф проводил с предметом своего обожания дни и ночи, иногда забегая утром в посольство, чтобы переменить платье и показаться на глаза начальству. Бенкендорф сопровождал Жорж на репетиции и помогал облачиться в театральный костюм. Любовники были неразлучны: вместе ездили по театрам и загородным паркам, стали завсегдатаями Версаля. Недовольство Толстого росло — Бенкендорф всё меньше времени уделял своим обязанностям. Рассерженный посол стал всё чаще направлять своего недавнего адъютанта в длительные командировки за тысячу вёрст от Парижа: то в Вену, то в Триест, то в Венецию. В Триесте, например, на посланца легла обязанность предупредить эскадру капитан-командора Салтанова (который когда-то командовал кораблями, доставившими членов экспедиции Спренгтпортена на Корфу) о грозящем нападении английского флота и отыскать ей новую стоянкуб0. Миссия эта была выполнена успешно, и Бенкендорф вписал в историю русского флота несколько коротких строк: «Капитан Салтанов, получив в Корфу известие о разрыве с Англией, поспешил перевести свой отряд в союзные австрийские порты Триест и Венецию. Попытка англичан захватить суда, оставленные в Триесте, не удалась, и… все суда этого отряда были сданы по оценке французскому правительству, а команды возвратились в Россию сухим путём»61.
Однако разлука с черноокой красавицей не излечила от страсти, а только усилила чувства Бенкендорфа. Он торопился выполнить поручения и мчался обратно в Париж, чтобы поскорее броситься в объятия возлюбленной.
Роман развивался полным ходом — с ревностью, ссорами, примирениями. Бенкендорф ревновал Жорж к австрийскому посланнику Метгерниху, Жорж устраивала сцены по поводу встреч Бенкендорфа с мадам Кассани. Письма об очередном «окончательном» разрыве чередовались с бурными объяснениями, нервными припадками и обмороками. Александру Христофоровичу казалось, что он стал действующим лицом — конечно, главным — пьесы с ловко закрученным сюжетом.
Но то, что кажется персонажу пьесы, может вовсе не соответствовать тому, что видят зрители. Ими оказались агенты французской полиции. При всех внешних проявлениях любви и дружбы к русскому посольству Наполеон тесно обложил его сотрудниками министра полиции Жозефа Фуше. В результате все наступательные действия Бенкендорфа в отношении мадам Жорж проходили под внимательным контролем могущественного ведомства. Даже кредиторы Бенкендорфа были связаны с этой организациейб2. Весной 1808 года Наполеону донесли, что граф Толстой, отчаявшись остудить пыл своего сотрудника, придумал остроумную политическую комбинацию. Он был убеждён в неотразимости красоты мадемуазель Жорж и решил использовать её для того, чтобы отвлечь Александра I от влияния его давней фаворитки Марии Антоновны Нарышкиной (это была давняя мечта окружения императрицы Марии Фёдоровны), а потом через череду мимолётных увлечений вернуть императора в объятия законной супруги. Формально же театральная звезда Парижа должна была отправиться блистать на российской сцене. При встрече Толстой обещал Жорж гигантское содержание, называл посредников, ведущих переговоры с петербургским театром (между прочим, тоже работавших на Фуше). Весьма кстати пришлась просьба Бенкендорфа отправить его на войну со Швецией — Толстой понимал, что безумно влюблённый полковник не сможет уехать без Жорж, более того, постарается увезти её, пообещав то, чего не мог пообещать Наполеон: женитьбу. У него была и ещё одна веская причина покинуть Париж. Хорошо осведомлённый о тайнах петербургского большого света князь Пётр Долгоруков (на основе виденных им бумаг А. Б. Куракина) утверждал, что «Бенкендорф по молодости и широте натуры понаделал в Париже долгов и бежал от кредиторов; долги платила за него вдовствующая императрица Мария Фёдоровна»63. Кто был причиной долгов, мы теперь знаем.
«…Наконец русский посол, визиты которого ко мне были довольно частыми, важно заговорил со мной о России и императоре Александре» — так в мемуарах Жорж отмечено начало комбинации Толстого. Приезд в Россию блистательной актрисы мог стать хотя бы частичным оправданием его в целом неудачной миссии. Возможно, Александр, обладавший арсеналом утончённых дипломатических ходов, и не считал посольство неудачным, но для графа тягость пребывания на несвойственном ему посту была нестерпима. «Государь, — в который раз молил Толстой, — я бы почёл себя виновным перед лицом Вашего Величества, оставаясь доселе здесь; я буду вреден Вашим интересам и интересам моей страны, и не могу заблуждаться в последнем случае». Опять он напоминал: «Вы же обещали уступить первой же моей просьбе!»
Ответа от Александра снова не последовало. Толстой был в отчаянии.
Поступки русского посла выглядели всё более вызывающими: он посещал Сен-Жерменское предместье — аристократический оплот «старого порядка», сходясь, будто нарочно, с лицами, наиболее неприятными Наполеону. Дошло до того, что граф (по примеру своего адъютанта?) завёл роман с госпожой Рекамье, чей салон был центром оппозиции, и сделал это именно тогда, когда Наполеон объявил при дворе, что на любого иностранца, посещающего эту даму, он «будет смотреть, как на личного врага». Однако в данном случае Наполеон решил просто оставить генерала-посланника в покое. При необходимости императоры стали решать русско-французские проблемы через Коленкура, наполеоновского посла в Петербурге, а то и напрямую, при помощи курьерской почты. Толстой был оставлен без внимания фактически до новой встречи двух императоров в Эрфурте.
Только осенью 1808 года, в первый же день эрфуртского свидания, Александр освободит Толстого от посольского бремени. Но пока на дворе была весна, и Бенкендорф готовился к отъезду. Толстой добился того, что «царица сцены» Жорж получила поистине «царский» контракт: полторы тысячи рублей подъёмных и десять тысяч ежегодно (в семь раз больше, чем знаменитая русская актриса Катерина Семёнова).
А что же сама мадемуазель Жорж?
Она видела происходящее совсем в ином свете. «Зачем же я уезжала? Зачем я покинула Париж и французский театр? Разве я знаю? Нет, не знаю! Этот отъезд, этот каприз был следствием встречи с графом Толстым, русским послом…» Мемуарные восклицания актрисы кажутся патетической декламацией новой роли: «Я говорила „да“, а на следующий день — „нет“… Граф Толстой покинул меня только тогда, когда я дала честное слово, что утром подпишу контракт».
А как же любовь к Бенкендорфу? Увы, в мемуарах речь идёт о совсем других чувствах и переживаниях: «Некоторое время я не видела императора — несомненно, по собственной вине! Определённо, по моей собственной вине! Мне было скучно, я наделала долгов, но я не хотела ни о чём просить и находила для себя множество самых разных оправданий; и самым верным оправданием было моё желание переменить окружающую атмосферу на заграничную. Какое безумство молодой актрисы! Откровенно говоря — какая глупость!..» А вот и признание, позволяющее понять глубинные мотивы девицы Жорж: «Деньги? Что пользы в них? Я предпочитала успех…»64
Только здесь в воспоминаниях актрисы на мгновение мелькнёт лицо влюбленного Бенкендорфа — но вовсе не в качестве главного героя, от силы в роли статиста: «Один из его (Толстого. — Д. О.) адъютантов, граф Бенкендорф, предложил мне от его имени уехать».
Покидать Францию собирались тайно: ни Толстой, ни Бенкендорф не ведали о том, что Наполеону известно о их намерениях. Чтобы обмануть прислугу и соглядатаев, Бенкендорф неоднократно вывозил Жорж в Версаль на несколько дней, приучая её окружение не беспокоиться из-за их отсутствия. В русском посольстве «незаметно» была приготовлена дорожная карета с необходимыми для долгой дороги припасами. В дружественном австрийском посольстве был затребован паспорт на имя некоей горничной. (Версия Жорж: «У меня был друг, который продал мне паспорт за сотню луидоров, — как друг, он не мог запросить меньше»65.) Полиция Фуше изо всех сил делала вид, что ничего не замечает.
А что же Наполеон? Его отношение к Жорж давно не было ни страстью, ни привязанностью — скорее привычкой. Громкое для обывателей звание «любовница Наполеона» сохранялось за Жорж не столько как констатация реальных отношений, сколько как своего рода охранная грамота. Когда император узнал о предполагаемом бегстве Жорж, он решил, что его вполне можно допустить. В преддверии эрфуртского свидания с Александром I, ради укрепления отношений с Россией хотя бы на время войны в Испании и разрешения назревавшего конфликта с Австрией, он вполне мог пожертвовать отношениями с поднадоевшей актрисой.
Полиция «не замечала», Наполеон не проявил особого интереса к намерениям своей Жоржины. Но неожиданным препятствием стал… потрясающий успех актрисы в новом спектакле «Артаксеркс». Накануне премьеры Жорж обещала Бенкендорфу провалить спектакль; но на сцене, окружённая восхищённым вниманием зала, она ни разу не вспомнила о своём обещании. Восторг публики только подхлёстывал актрису; премьера завершилась триумфом, подтвердившим, что Жорж достигла пика своей театральной карьеры. Спектакль, собиравший полные залы, планировали давать почти каждый вечер. Для того же, чтобы выбраться за пределы Франции, Жорж нужно было несколько дней. В противном случае чудо прогресса — оптический телеграф смог бы передать информацию о беглянке быстрее любого курьера и она бы не пересекла границу. Сценарий побега срочно подредактировали: Жорж взяла несколько выходных по причине якобы больного горла и объявила, что отдохнёт от спектаклей в Версале в компании Бенкендорфа. Вместо Версаля фиакр привёз её к спрятанной дорожной карете, а Бенкендорф укрылся у своего друга князя Гагарина. Он прекрасно понимал, что сопровождать Жорж значило бы провалить побег: русский полковник был слишком заметной (особенно для полиции) фигурой. Оставалось только надеяться, что Жорж со свитой, в которой были её личный репетитор Флорио и танцовщик «Комеди Франсез» Дюпор, проедут Страсбург и пересекут пограничный Рейн прежде, чем сведения о их побеге начнёт сообщать телеграф.