Берег черного дерева и слоновой кости(изд.1989)
Шрифт:
Это животное водится только в Африке. Страбон, опираясь на свидетельство Неарха и Эратосфена, отрицал существование бегемота в Индии и во всей Азии. Но Онезикрит и Филостранд доказывали противное. Вопрос о том, принадлежит ли бегемот исключительно Африканскому материку, горячо обсуждался в древности, но не получил окончательного решения. Описания этой породы древними писателями мало согласуются между собой и по большей части очень ошибочны.
Так, по словам Аристотеля: «Он ростом с осла, грива и голос лошадиные, копыта как у быка, зубы выдающиеся, хвост как у свиньи».
Геродот описывает его почти так же; он мало ошибается, говоря, что бегемота можно сравнить по величине с очень большим быком. Но доказательством того, что он сам не видал бегемота, служит то, что он приписывает ему хвост, похожий на лошадиный.
Плиний почти воспроизводит описание Аристотеля, прибавляя новую неточность: он говорит, что бегемот покрыт шерстью, как тюлень. Однако Плиний должен был бы иметь более точные познания, потому что в Риме показывали этих животных в различные эпохи.
Так, по словам Диона, Август, победив Клеопатру, привез с собою бегемота. Император Коммод показывал пять бегемотов в Риме и убил одного собственной рукой. Бегемотов видали в Риме в царствование Гелиогабала и Гордиана.
Геродот, Аристотель и Диодор Сицилийский согласно считают бегемота принадлежащим исключительно Египту и Нилу; отсюда происходит название «речная лошадь»; последний из этих писателей вернее всех описал бегемота.
Арабский врач Абдуллатиф также дал в двенадцатом столетии превосходное описание бегемота.
В последнее время снова подняли вопрос о том, есть ли бегемоты в Азии, а именно в реках Индии, Явы и Суматры, но все исследования дали до сих пор отрицательный результат.
Теперь они довольно редки в Египте; по-видимому, они перешли в большие внутренние озера и в реки Абиссинии, Сенегала, Конго и Южной Африки.
Предметом торговли служат теперь их зубы, шкуры и жир.
В то время как Гиллуа и Барте по привычке обратились к научным воспоминаниям о бегемотах, Лаеннек и Кунье здраво сообразили, что следовало бы захватить одного из этих громадных животных, которое может доставить обильный запас свежего мяса.
— Мы прокоптили бы большую часть, — сообщил Лаеннек свою мысль молодым людям, — и таким образом у нас на несколько недель хватило бы здоровой и вкусной пищи!
— Может быть, — ответил Барте, встряхиваясь, — стадо вышло на берег не слишком далеко от нас. Но можем ли мы с некоторой осторожностью подойти так близко, чтобы убить одного из карабинов?
— Почти невозможно!
— Я знаю, что это животное уязвимо только в некоторых частях, но…
— Не в этом затруднение,— перебил Лаеннек. — Стоит только всадить ему пулю между глаз, и бегемот повалится, как убитый бык; но днем он редко выходит из реки, и если выйдет случайно пощипать травку, то при малейшем шуме погружается в воду.
— Но как же тогда туземцы охотятся за ним?
— В каждой стране свой обычай. В верхнем Конго ставят крепкие сети или капканы на дороге, ведущей на поле сорго или сахарного тростника, которое он уже начал опустошать; ловят его и другими способами; иногда его преследуют в лодках с гарпуном. Но из всех этих способов, испытанных мною, ни один не может сравниться с засадой. Стоит спрятаться вечером на плантации, которую он любит посещать, и бить в упор без промаха.
— Не можем ли мы попытаться в эту ночь?
— Для этого надо знать привычки стада, приблизившегося к нашему берегу. Я уверен, что Кунье и Буана уже построили план охоты на бегемотов, которые обыкновенно выходят на этот маленький песчаный берег. В таком случае нам стоит только послать Кунье и Иомби в лес; они скоро разузнают место, где эти животные привыкли насыщаться.
Когда Кунье, каждый день становившийся искуснее в наречии фанов, успел рассказать Иомби, что требовалось от него, последний отвечал, что нет необходимости принимать столько предосторожностей для поимки бегемота и что если Лаеннек даст ему пирогу и кого-нибудь, кто мог бы грести, то бегемот будет убит через час.
Это предложение было передано Лаеннеку, который немедленно спросил фана, как он намерен действовать.
Йомби отвечал через своего переводчика, что он знает очень простой способ заставить бегемотов подняться из воды, а в ту минуту, когда одно из этих животных покажется на поверхности, он раскроит ему череп топором.
Путешественники держали совет.
— Я не думаю, — сказал Гиллуа, — чтобы мы вправе были доверять Йомби; опасно дать ему и лодку и топор.
— Возможно, что ваши опасения неосновательны, — ответил Лаеннек. — Я знаю характер негров и уверен, что наш фан отдался душою и телом своему спасителю Барте. Но лодка— наше единственное богатство, а топор может послужить Йомби, чтобы отделаться от Кунье. Поэтому я думаю, что благоразумие требует держаться вашего мнения.
— Вот если бы нам поехать с ним, — предложил Барте.
— Ваше предложение довольно опасно,— ответил Лаеннек.— Умеете ли вы плавать?
— Достаточно для того, чтобы не бояться переплыть Конго,— ответили молодые люди.
— В таком случае можно попытаться.
Йомби, узнав, что просьба его исполнена и что, сверх того, он выкажет свое искусство перед белыми, немедленно начал одну их тех плясок, перемешанных с криками, хлопаньем и топотом, в которых негры дают исход радости, доведенной до высшего предела.
Этот пример оказался заразителен. Кунье пустился в пляс визави с фаном. В свою очередь и Буана не могла отстать от них, и трио представило полную картину выразительных гримас и кривляний, в которых заключается искусство африканского танца.
Вдруг Йомби, как бы пораженный внезапной мыслью, бросился в лес, оторвал длинную ветвь железняка и вернулся так же быстро. Путешественники подумали, что этот жест составляет часть программы и что они увидят новую фигуру странной пляски, когда фан объявил с торжествующим видом: