Берег черного дерева и слоновой кости(изд.1989)
Шрифт:
Вернувшись в свою каюту, капитан кликнул кают-юнгу и послал его за Верже.
Верже при снятии с якоря стоял на вахте с четырех до восьми часов утра и теперь спал в своей каюте, но, услышав приказание, немедленно явился к командиру.
— Господин Верже, ветер свежеет, — сказал Ле Ноэль,— море начинает волноваться; ночью будет буря; после солнечного заката убавьте паруса и на четверть держитесь ближе к западу, чтобы отдалиться от берегов.
— Слушаю, капитан.
— Кстати, что поделывают пассажиры?
— Платят дань морю и, кажется, на несколько дней лишились возможности выйти на палубу.
— Неужели комиссар и лекарь тоже? Кажется, им-то следовало уже познакомиться с морем!
— Они точно так же больны, как и остальные.
— Вам известно, Верже, что Ронтонак силою навязал мне этот тяжелый груз. Более нелепая идея никогда еще не приходила в старую голову этого болвана.
Верже и глазом не моргнул; ему хотелось знать, желает капитан разговаривать по-человечески или намерен произносить привычные монологи, прерывать которые было бы небезопасно.
Ле Ноэль продолжал:
— В первую минуту я было думал привезти их в Бразилию, а на обратном пути забросить в Маюмбу или в Лоанго, откуда они без особого труда пробрались бы в Габон на местной паташе^1, но потом я рассудил иначе: слишком продолжительное пребывание на «Осе» неизбежно откроет им характер нашей деятельности, не говоря уже о том, что они будут всячески протестовать против такой перемены пути. Вот почему я решился идти прямо в Габон.
[^1Перевозное судно.]
— Ну, а если нас захватят крейсеры? — спросил Верже, сообразив, что теперь можно вмешаться в речь капитана.
— Ну, тогда мы повернем на другой галс и открыто примемся за дело.
— А пассажиры?
— Они приедут в Габон, когда этого захочет дьявол, то есть когда «Оса» кончит четвертую кампанию и продаст с выгодой свой груз.
— А вы не боитесь?
— Чего?
— Что они наделают много хлопот?
— Из-за них мы рискуем шкурою, следовательно, мы не обязаны церемониться с ними: при малейшей попытке выдать нас проходящему кораблю я прикажу заковать их.
— Я и сам думаю, что всего бы лучше высадить их. Можно избежать встречи с кораблями, если держаться немножко на юг от мыса Лопеса.
— Таково и мое намерение. Дойдя до этого места, мы обогнем остроконечный мыс с северо-востока, прямо у входа в область Габона, выбросим пассажиров на мыс Понгару и, свободные от тревоги, опять направимся к Наталю.
— Это самая разумная мера, какую только можно придумать.
— Позаботьтесь же, чтобы заручиться успехом, Верже; после многих сомнений я начинаю соглашаться с мнением старика Ронтонака, хотя в первое время оно показалось мне неудобоисполнимым… Может быть, я не прав, что возвращаюсь к первому решению… Не беда. Мы еще раз докажем крейсерам, что «Оса» летает по воде и при случае сумеет ужалить. Помните ли, Верже, тот авизо, который мы пустили ко дну в тридцати милях от острова Святой Елены?
— Как я припоминаю, ни одной вещи не было выброшено на берег и ни один человек не спасся; газеты всего мира возвестили, что судно с людьми и грузом бесследно погибло в циклоне.
— Смотрите же, отдайте строгое приказание. Само собою разумеется, никто здесь, начиная с вас, ни слова не понимает по-французски; всякий матрос, который обменяется одним словом с пассажирами на каком бы то ни было языке, будет немедленно закован и лишен премии.
— Люди предупреждены уже, капитан.
— И что же они говорят об этом?
— Все недовольны присутствием этих пассажиров и более расположены выбросить их в море, чем любезничать с ними.
— Прекрасно. Однако, как только они поправятся, я приглашу их обедать за одним столом со мной и постараюсь убедить их, что «Оса»— честнейшее береговое судно.
В эту минуту вошел Девис и заявил с почтительным поклоном:
— Я передал вахту Голловею и готов к вашим услугам.
— Хорошо, дитя мое, я пригласил тебя отобедать со мною… Верже, не хотите ли вы с нами?
— С удовольствием, капитан.
В подобные часы капитан Ле Ноэль был премилым человеком.
5. Битва «Осы» с «Доблестным»…—
Прибытие на мыс Негро
Семнадцать дней спустя после отплытия из Руайана «Оса» была уже в водах Габона и, постоянно описывая дуги, избегала таким образом неприятных встреч с крейсерами.
Четверо пассажиров давно уже были на ногах и без труда примирились с вынужденной необщительностью экипажа, после того как его командир заверил, что ни один человек из команды не говорит по-французски. Пассажиры больше не старались завязывать беседы с окружающими, тем более что сами никакого языка, кроме своего родного, не знали.
Жилиас, не умевший связать и двух слов ни на одном из иностранных языков, выразил даже по этому случаю свое восхищение.
— Вот видите, — сказал он командиру, пожелавшему узнать причину его восторга, — как преувеличивают все на свете: уверяют, будто французы не очень-то любят изучать иностранные языки; а вот ваша команда состоит из пятидесяти человек — тут есть американцы, англичане, немцы, греки, итальянцы и датчане, — и никто из них не понимает нашего языка!
— Мне даже сдается,— добавил Тука,— что все они мало способны научиться ему, потому что не могли запомнить хотя бы несколько самых простых слов. Вот, например, я говорю юнге: «Дай мне огня!» Ведь это, кажется, так просто, а знаете ли, что из этого выходит?.. Шалун смеется мне в глаза и приносит стакан воды!
Подобные рассуждения вызвали лукавую улыбку на лице капитана, а подпоручик и Гиллуа старались лишь не прыснуть со смеху прямо в лицо своему начальству.
Не стоит и объяснять, что с той поры оба юноши сблизились со старым врачом и его другом интендантом, чтобы рассеять скуку продолжительного плавания.
В течение целой недели вопрос о языковедении составлял неистощимый предмет развлечения.
Жилиас и Тука, ссылаясь на свое долговременное пребывание в Бакеле, уверяли всех, что оба они прекрасно говорят на туземном наречии. В конце концов Гиллуа и Барте попросили свое начальство давать им уроки яловского и мандингского наречий… Это забавное положение привело, разумеется, к множеству веселых сцен…