Берег черного дерева и слоновой кости (сборник)
Шрифт:
Через несколько минут Леблон достал из своего ящика с медикаментами серебряную трубочку и попробовал вставить ее в рот Гуттора, но челюсти его до того были крепко сжаты, что попытка эта не удалась.
Тогда доктор взял ножичек и, просунув лезвие между зубами пациента, слегка раздвинул их и вставил в рот трубочку. Затем он начал вдувать через нее воздух в легкие богатыря.
Прошло четверть часа. Никто не произнес ни одного слова, а Грундвиг за эти немногие минуты осунулся и постарел на несколько лет.
Выбившись из сил, доктор попросил Фредерика Биорна сменить его у трубки, а сам приложил ухо к груди Гуттора.
— Почти никакой надежды, — объявил он. — Я испробую последнее средство. Если и оно не окажет никакого действия, значит вашему другу уже ничто не поможет.
Взяв стакан, Леблон вложил в него кусок ваты, пропитанной спиртом, зажег его и приставил стакан к груди Гуттора.
Банка подействовала. На груди вздулась опухоль, почти заполнившая стакан. Еще несколько раз повторил доктор свой опыт, а потом надрезал опухоли. Кровь, показавшаяся из них, доказала, что больной жив.
Тогда Леблон влил в рот Гуттору ложку какого-то лекарства и сделал кровопускание из руки. Выпустив полстакана крови, доктор наложил на руку повязку.
Гуттор слабо вздохнул и открыл глаза. Ему дали немного вина, после чего его щеки окрасились слабым румянцем. Он пришел в себя и узнал окружающих.
Попытка приподняться ему не удалась: он был слишком слаб.
— Доктор, — проговорил он еле слышно. — Вы мне спасли жизнь! Как мне благодарить вас?
— Ладно! Ладно! — перебил его Леблон. — Не говорите слишком много, это вам вредно.
Некоторое время больной лежал молча и не двигаясь. Потом на его лице отразились тревога и волнение, и он стал озираться, как бы ища кого-то.
Грундвиг подошел к нему. При виде старика больной обрадовался. Слабым и дрожащим голосом он в нескольких словах рассказал Грундвигу о своем опасном приключении.
— Послушай, — спросил тот, — а зачем же ему было притворяться немым?
— Ты положительно стареешь, Грундвиг. Конечно же, для того, чтобы скрыть свой голос.
— Ну, а кого мы могли бы узнать по голосу?
— Только один человек мог бы этого бояться.
— Кто?
— Красноглазый.
— Я думаю то же самое. Меня радует твоя проницательность, Гуттор. С какой же целью пристал он к нашей экспедиции?
— Цель его мне ясна: убить при первом удобном случае герцога и бежать. Нельзя ни на минуту спускать с него глаз.
— Как же нам это сделать, когда мы дали слово, что останемся? Не лучше ли рассказать все герцогу?
— Если ты можешь доказать, что Густапс и Надод одно и то же лицо, говори; но если ты этого не докажешь, на нас посмотрят как на сумасшедших и не будут верить больше ни одному нашему слову.
— Ты прав, — согласился Гуттор. — Будем следить за ним.
Благодаря исключительно крепкому и здоровому организму, он через несколько часов был уже почти здоров. Только небольшая боль в тех местах, где ставили банки, давала о себе знать, и слабость мешала ему стать на ноги. Во всяком случае, он рассчитывал на следующий день отправиться с экспедицией, а Грундвиг, чтобы не возбуждать подозрений, должен был остаться на станции.
Иорник и Густапс вернулись очень поздно и не спешили сообщить герцогу о результатах своей поездки. Узнав, что эскимосы приехали, и видя, что они не приходят, герцог велел позвать их. Они сейчас же пришли и были, казалось, изумлены при виде больного Гуттора.
В то время как Иорник говорил с герцогом, Густапс жестами старался обратить на себя внимание.
— Что он хочет сказать? — спросил герцог.
— Он просит разрешения снять капюшон, — ответил Иорник, — так как находит, что здесь слишком жарко.
Герцог позволил, улыбаясь дикости эскимоса с черным скуластым лицом.
Грундвиг и Гуттор были поражены.
«Не во сне же я видел все это!» — думал растерявшийся богатырь.
Когда после ухода проводников он обратился к Грундвигу, тот только руками развел:
— Возможно, что твои глаза были воспалены от холода и… в темноте тебе могло показаться…
Что бы сказал старик, если бы знал, что на станцию с Иорником приходил настоящий эскимос, выданный за Густапса, а мнимо немой родственник преспокойно сидел в своей палатке.
Вернувшись из своей поездки, Иорник и Густапс узнали, что богатыря подняли у их палатки замерзающим. Осмотрев палатку, они нашли разрез, сделанный Гуттором, и это окончательно подтвердило их подозрения. Тогда они решили проделать маленькую мистификацию, и она им удалась как нельзя лучше.
Эскимос, сыгравший роль Густапса, получил в награду за оказанную услугу две пачки табаку, и на его молчание можно было положиться.
Фредерик Биорн имел обыкновение приглашать к своему обеду и ужину каждый раз двух моряков и двух эскимосов. На этот раз очередь выпала на долю Иорника и Густапса. За столом они сидели между Гуттором и Грундвигом. Ужин прошел весело. Пили за здоровье воскресшего из мертвых богатыря и за успех предстоящего выступления.
Между прочим, все обратили внимание на то, что Грундвиг был какой-то сонный в этот вечер и едва ворочал языком.
— Слабеет ваш старик, — шепнул мистер Пакингтон на ухо герцогу.
— Ему уже много лет, — так же тихо ответил герцог. — А сколько он перенес за свою жизнь! Другой бы не выдержал и десятой доли того.
Спать все разошлись очень поздно.
На другое утро Грундвиг проснулся со страшной головной болью и с трудом, шатаясь, встал на ноги.
Кругом все было тихо. Гуттор спал, ослабев от потери крови.
Старик громко крикнул. Никто ему не ответил.
— Странно! Что это значит? — пробормотал он и направился к двери, но на пороге столкнулся с молодым моряком Эриксоном.