Берег слоновой кости
Шрифт:
Иметь факторию на своей земле — самое великое счастье, какого может добиться негритянская деревня. Это значит иметь всегда под рукой не только ружья, порох, зеркала, стеклянные изделия, но и „божественный адагу", или негритянский ром, настоящий кумир во всей этой части Африки.
Холмы сменились низкими землями, перерезанными болотами, которые путешественники не могли пройти без проводника бакале. Но последний, вместо того, чтобы вести их к притоку Дамбо Уе, который в двадцать четыре часа привел бы их к лиману Габона, повел их в деревню Ганго, которой он был уроженец, и которая находится почти у источника Комо, на расстоянии четырех дней пути в лодке от Либревиля (главное место французских владений на правом берегу Габона), но они не подозревали этого обмана, который сильно раздосадовал бы их.
В ту минуту, когда они прибыли в Ганго, почти все жители деревни находились на берегу реки, где посредством железной цепи с крючком и приманкой захватили громадного крокодила, который уже несколько месяцев опустошал страну и до сих пор избегал всех расставляемых ему засад. Он пожрал или искалечил такое количество женщин, детей и рыбаков, что никто не смел ходить за водой в ту часть Комо, где он жил.
Эта поимка была настоящим событием. Убитого крокодила разорвала толпа, оспаривая друг у друга его зубы, кусочки когтей, кожи и костей для талисмана против укуса ему подобных.
Выслушав обычную просьбу и ответив обычным же образом, то есть торжественным обещанием рекомендовать деревню всем прибрежным торговцам, которые захотят основать фактории, путешественники достали в Ганго большую пирогу для поездки в Либревиль.
Они проехали мимо больших деревень Пандангои, Дуия, Могюи, Нумбе и Домбия и бросили якорь через день у живописной деревеньки Кобогои. Ни в одной из тех, которые они проходили, не встречали они такого довольства и благосостояния. Хижины были построены правильными рядами в перпендикулярном направлении к реке, а длинная плантация банановых и кокосовых деревьев, простиравшаяся за каждым рядом домов и покрывавшая их тенью, кончалась на берегу реки. Пристань имела не более восьми метров в ширину, и так густо была окаймлена кустами, что только вблизи можно было приметить деревню, первые хижины которой почти омывала река.
— Здесь мы расстанемся, — сказал Лаеннек молодым людям, которых спас и чудесами смелости довел до места назначения. — В этой деревне начинается французская земля и я не могу сопутствовать вам далее.
Произнеся эти слова, Лаеннек не старался скрывать своего волнения, но он был тверд и решителен, и Барте, и Гиллуа поняли, что было бы бесполезно уговаривать его переменить намерение, и что он решился вернуться в верхний Конго.
— Завтра вы будете в Либревиле, — продолжал Лаеннек, — а мы вернемся в лес… Так все идет на свете, и постоянно надо топтать ногами свое сердце, чтобы повиноваться требованиям жизни…
Тут голос Лаеннека начал дрожать.
— Вот пальмовый лист для могилы бедной старушки в Плоаре, которая умерла, не увидевшись со мной… Вы сдержите ваше обещание, мне будет приятно думать об этом в пустыне… и, и… — он сделал усилие над собой и кончил, пролепетав, — вы мне позволите вас обнять, если думаете, что бывший дезертир достоин сохранять о вас теплое воспоминание!..
Молодые люди бросились к нему на шею, не будучи в состоянии произнести ни слова; они задыхались от волнения…
Вдруг Лаеннек быстро вырвался из их объятий, бросил карабин на плечо и свистнул Уале.
— Прощайте, — сказал он обоим друзьям, — прощайте! Если когда-нибудь вы будете в Сан-Паоло-де-Лоандо, пришлите ко мне нарочного к Гобби, и честное слово бретонца, я приду к берегу, чтобы увидеться с вами!..
Быстрыми шагами пошел он по дороге, которая должна была привести его к берегу Огоуе. Кунье, Буана, Нияди, Иненга и мозиконджские воины последовали за своим начальником, призывая на белых друзей своих все благословения мокиссо. Проходя мимо, эти добрые люди отдавали им часть своих талисманов против лихорадки, укуса змей и опасных встреч.
Гиллуа и Барте принимали все это на память. Последний негр давно исчез в лесу, а они не могли еще отвлечь своих мыслей от тех, кто расстался с ними, и глаза их все смотрели в глубину леса.
— Какая внезапная разлука! — вдруг сказал Барте, вздохнув.
— Так лучше, — ответил Гиллуа, — этот железный человек, насмехающийся над людоедами, стихиями и лютыми зверями, чувствителен как ребенок. Он не Умеет переносить горести сердца…
Вернувшись к своей лодке, друзья с удивлением приметили Йомби, который на берегу наблюдал, как переносили в лодку плоды и пресную воду.
— Ты зачем не пошел за Момту Самбу? — спросили они у него.
— Невольник следует за своим господином, — ответил добрый фан, — а Йомби невольник.
ГЛАВА V. Либревиль. — Возвращение во Францию
С невыразимым чувством грусти оба друга проехали Комо с гребцами бакале. Они постепенно проехали деревни Атекве, Гомия, Коло, Антобия, Фассоль, островки Шолиу, Нангье и Шика, два притока Комо Мага и Ачанго, наконец въехали в лиман Габона.
Через несколько часов прибыли они в Либревиль, где вид французского флага, развевавшегося над домом губернатора и на мачте вестового судна, стоявшего в гавани, доставил им большую радость после неприятных происшествий, закинувших их в центр Африки.
Было около одиннадцати часов утра, когда они вышли на пристань; огненное солнце палило берег, и ни на военном корабле, стоявшем на рейде, ни на берегу ни одна душа не отважилась подвергнуться зною. Все — губернатор, офицеры, администраторы, моряки и солдаты отдыхали после завтрака.
Барте и его друг немедленно отправились к губернатору, и он их тотчас принял.
Достаточно было сказать, что его спрашивают двое белых, прибывших из внутренних земель в самой жалкой одежде, чтобы габонский губернатор Сервен счел своим долгом тотчас осведомиться о их национальности и их потребностях.
Это был бравый моряк, обязанный своим чином только своим собственным заслугам, немножко резкий в обращении, но уважаемый и любимый всеми товарищами за чистосердечие и честность.
Он имел только один хорошо известный недостаток, очень, впрочем, извинительный, — терпеть не мог членов колониального комиссариата, который называл писаками, хищниками, мастерами путать цифры и т. п. Его споры с этим корпусом, который он справедливо обвинял в разорении всех колоний, были известны во флоте и в различных поселениях, где он был начальником, и редко бывало, чтобы комиссар-распорядитель, находившийся под его начальством, не был отправлен к министру через три месяца по приезде.