Берег варваров
Шрифт:
После некоторого раздумья доктор ответил:
– Может быть, и будет представлять. Желание смерти чрезвычайно противоречиво. Оно может быть направлено и против себя самого, и против других. Неполноценные люди иногда пытаются самоутвердиться в насилии. Вот пример: Джек-потрошитель, возможно, был мужчиной с большим элементом женственности, и он пытался уничтожить в себе эту черту, убивая настоящих женщин.
Абстрактные понятия носились и кувыркались в полутемной комнате, как летучие мыши.
– Не хотите ли вы сказать, что Кларенс Бассет может быть убийцей-рецидивистом?
– Никоим образом. Я говорил
– Какой смысл было говорить обо всем этом?
В его взгляде отразилось много различных чувств. В нем было сочувствие, трагические знания и усталость. Он надорвался в своих авгиевых конюшнях и разуверился в действиях человека.
– Я уже старый человек, - сказал он.
– Я иногда не смыкаю глаз во время ночных дежурств и размышляю о возможностях человеческого существа. Знакомы ли вам новейшие межперсональные теории психиатрии? С концепцией "сумасшествие двоих"?
Я ответил отрицательно.
– К нам этот термин пришел в переводе с французского. Сумасшествие, насилие могут быть продуктом взаимоотношений, хотя участники таких отношений в индивидуальном плане могут быть абсолютно безобидными. Мои ночные размышления включали также Кларенса Бассета и Изабель. Двадцать лет назад их взаимоотношения могли привести к их свадьбе. Подобные отношения могли также выродиться и превратиться во что-то неизмеримо скверное. Я не говорю, что так оно и получилось. Но такую возможность вполне можно предположить. Такая возможность возникает, когда у двух людей появляются одинаковые подсознательные и запретные побуждения. Одинаковое желание смерти.
– Навещал ли Бассет миссис Графф перед ее побегом в марте прошлого года?
– Думаю, да. Мне надо будет проверить по журналам.
– Не беспокойтесь. Я сам спрошу его об этом. Скажите мне вот что, доктор Фрей: есть ли у вас какие-нибудь более существенные сведения, чем просто плоды ваших размышлений?
– Возможно, и есть. Но если они даже и есть у меня, я не смогу и не стану говорить вам об этом.
– Он поднес руку к лицу, как бы от чего-то защищаясь.
– Вы забросали меня вопросами, сэр, и им нет конца. Как я сказал, я уже старый человек. А сейчас у меня часовой обеденный перерыв, вернее сказать, закончился обеденный перерыв.
Глава 31
Когда я приехал в Малибу, наступила настоящая ночь. На стоянке у клуба "Чаннел" стояла всего одна машина - потрепанный довоенный "додж" с фамилией Тони на рулевой колонке. Никого не было видно внутри клуба и возле бассейна. Я постучал в дверь кабинета Кларенса Бассета, но никто не отозвался.
Пройдя вдоль галереи, я спустился по ступенькам к бассейну. Поверхность воды немного рябила от слабого, нехолодного ветерка с океана. Место казалось совершенно заброшенным. Я действительно оказался последним участником приема.
Воспользовавшись этим обстоятельством, я проник в кабинку Саймона Граффа. Дверь была заперта на замок с язычком, который было нетрудно выдавить. Я вошел внутрь помещения и включил свет, ожидая, что кого-нибудь обнаружу. Но комната была пуста, мебель и обстановка нетронуты, яркие картины спокойно висели на стенах.
Время текло сквозь меня, затрагивая
Я открыл створчатые двери в раздевалки. В каждой раздевалке была задняя дверь, которая выходила в коридор, ведущий в душевые. В раздевалке справа стоял стальной серый шкаф с замком, лежала различная мужская одежда для пляжа: халаты, купальники, легкие шорты, спортивные рубашки и теннисные кеды. Другая раздевалка, с левой стороны, которая, должно быть, принадлежала миссис Графф, была совершенно пустой, если не считать деревянной скамьи и пустого гардеробного шкафа.
Я включил верхнюю лампу, толком не зная, что ищу. Что-то неопределенное и все же конкретное. Двигало мною какое-то неосознанное чувство, я хотел воссоздать картину той весенней ночи, когда Изабель Графф убежала из санатория и погибла первая девушка. Я вспомнил слова Изабель: "Какое-то мгновение я оставалась там и наблюдала через дверь, прислушиваясь к самой себе. Пожалуйста, налейте мне вина".
Я закрыл дверь в раздевалку. Жалюзи висели неплотно, не были опущены и закрыты, с тем чтобы кабинка хорошо проветривалась. Встав на носки, я смог заглянуть через просвет в оконных переплетах в другую комнату. Изабель могла бы сделать то же самое, встав на скамейку.
Подтянув скамью к двери, я встал на нее и увидел на краях жалюзи, в шести дюймах ниже уровня своих глаз, ряд пятен, напоминавших отпечатки губной помады, потемневшие от времени. Я обследовал нижнюю сторону гладкой деревянной полоски жалюзи и обнаружил там аналогичные пятна. Меня укололо болезненное чувство, и неприглядная картина происходившего вырисовывалась в сознании. Стало больно за женщину, которая стояла в темноте на этой скамейке, заглядывала в другую комнату через щели между планками жалюзи и, наблюдая то, что происходило в раздевалке мужа, в отчаянии кусала деревянную планку.
Я выключил верхний свет, вышел в прихожую и остановился возле литографии Маттиса "Голубой берег". Я чувствовал огромную потребность увидеть этот замечательный, хорошо устроенный мир, которого в действительности никогда не было. Такой мир, в котором никто не жил и не умирал, в котором солнце никогда не садилось.
Позади меня кто-то тихонько кашлянул. Я обернулся и увидел в дверях Тони, силуэт которого ярко выделялся на свету.
– Мистер Арчер, вы взломали дверь?
– Да, взломал.
Он укоризненно покачал головой и нагнулся, чтобы увидеть нанесенный замку ущерб. Четкая царапина пересекала гнездо замка, дерево тоже было слегка помято. Коричневый палец Тони ощупал царапину и вмятину.
– Мистеру Граффу это не понравится, он очень ревниво относится к своей кабинке. Он обставлял ее сам, не то что другие.
– Когда он это делал?
– В прошлом году, до начала летнего сезона. Он прислал своих декораторов, все отсюда выкинул и обставил совершенно заново.
– Он смотрел серьезно, мрачно, не моргая. Потом снял фуражку и погладил подернутые сединой волосы.
– Замок на воротах тоже вы сбили?