Берегись автомобиля!
Шрифт:
— Спасибо, я уже узнал.
И следователь покинул помещение.
Диме и правда не везло, вернувшись домой в этот трагический день, он застал у себя Сокол-Кружкина.
— Я погиб! — с порога сообщил Дима. — Меня застукали! — и поведал родичам о визите следователя.
— Тебя посадят! — бодро сказал тесть. — А ты не воруй!
— Вы же у меня в доме! — огрызнулся Дима.
— Твой дом — тюрьма! — расхохотался Сокол-Кружкин.
— Папа! — решительно вмещалась Инна. — Твои казарменные шутки сегодня
— Что же делать? Что же делать? — Дима не находил себе места.
— Сухари сушить! — от души посоветовал Семен Васильевич.
— Надо дать следователю в лапу! — внесла предложение практичная Инна.
— Ты сошла с ума! — вздрогнул супруг.
— Надо дать много, и тогда он возьмет! — сказала Инна.
— Молчать! — зашелся Семен Васильевич. — Смирно! Не допущу! Позор!
Инна не позволила ему продолжать:
— С твоими поучениями, папочка, ты лучше бы выступал на рынке!
— Я продаю клубнику, выращенную собственными руками! — Семен Васильевич показал свои натруженные ладони. — А за взятки не то что зятя, родную дочь сотру в порошок!
Дима заплакал. Он плакал оттого, что, как сапер подорвался на мине, что зазря потерял восемьдесят рублей, что надо будет всучить следователю взятку, а это страшно, оттого, что тесть у него мерзавец, и вообще оттого, что плохо быть вором в этой стране!
Сокол-Кружкин с презрением посмотрел на ревущего зятя и сказал, садясь к обеду:
— Ничего! В тюрьме тебя перевоспитают. Лет через десять вернешься другим человеком!..
Дима три дня носил в кармане изрядную сумму, упакованную в конверт с идиллическим рисунком, но не решался идти к следователю. На четвертый день Инна запихнула сопротивляющегося мужа в такси и привезла его к зданию прокуратуры.
Когда Дима поднимался по лестнице, от страха его поташнивало. В коридоре он начал икать и стал двигаться толчками в такт икоте. Он был столь взволнован, что ввалился в кабинет Подберезовикова, не постучав. Встретившись взглядом со следователем, Дима интуитивно осознал, что если он вручит конверт, то уже не выйдет из этого здания без конвоя.
И вдруг случилось самое страшное: Дима лишился дара речи!
— Здравствуйте! — недоуменно сказал Максим, не ожидавший посетителя.
Дима хотел ответить, но не сумел. Он только кивнул.
— Что-то опять случилось? — спросил следователь.
Дима отрицательно помотал головой.
— Что с вами? Вы плохо себя чувствуете?
Дима примитивно кивнул.
Максим налил в стакан воды и протянул немому.
Дима покачал головой. Он по-прежнему не мог вспомнить ни одного слова.
Ситуация стала забавлять Максима.
— Зачем вы пришли?
Ответить на подобный вопрос было чересчур сложной задачей для начинающего мима. Сделать то, ради чего он явился, — достать из кармана конверт и передать следователю — Дима почему-то не хотел. Он застыл как истукан, глупо моргая.
— Знаете, у меня нет времени играть с вами в молчанку! — прикрикнул Максим.
Дима обрадовался. Наконец у него появился предлог уйти, и уйти без вооруженного сопровождения. Он попятился к двери. На выходе, в предчувствии свободы, у него прорезался голос.
— Я пошел… — сказал Дима.
Правда, очутившись в коридоре, бывший немой не пошел, а побежал. Он вылетел на улицу, пронесся мимо жены и скрылся за углом.
Чтобы догнать сбежавшего, Инна снова прибегнула к помощи такси.
— Ну? — зашипела она, перехватив беглеца. — Что ты мчишься? Разве за тобой гонятся? Он взял, да?
— Ты — дура! — первый раз назвал жену ее настоящим именем Дима Семицветов…
Максим Подберезовиков переживал нелегкие дни. Как у всякого одаренного человека, у него было, конечно, чрезмерно развитое чувство самокритики. Он обзывал себя всякими нехорошими словами. Но это не помогало раскрытию преступления. Единственной усладой Подберезовикова оставались те вечера, когда он приходил во Дворец культуры и приобщался к гению Шекспира. Но последние две репетиции были отравлены тем, что не явился партнер Максима — Деточкин.
Подберезовиков направился к нему домой выяснить, в чем дело.
— Я из Народного театра, — представился Максим маме Деточкина.
Антонина Яковлевна встретила его радушно. Она скучала и была рада любому гостю.
— Я очень довольна, что Юра играет в театре. По-моему, у него есть способности. Я ненавижу Юрины командировки! — продолжала мама, как обычно, без всякой связи. — Всегда срывается среди ночи и исчезает. Люба права — тут что-то неладно…
— Кто это — Люба? — едва успел вставить Максим.
— Юрина невеста. Он какой-то несовременный — очень долго за ней ухаживает… Она водит троллейбусы — славная женщина! Они познакомились, когда он пришел ее страховать… Какие у страхового агента могут быть командировки? Почему он возвращается нервный? А на этот раз он заявил Любе, что поедет не в Тбилиси, а еще куда-нибудь. Вы не можете объяснить, что все это означает? Вы кто по профессии?
— Следователь! — Максим слушал монолог словоохотливой мамы Деточкина с возрастающей внутренней тревогой.
— Вот вы и разберитесь! — отреагировала на профессию Максима Антонина Яковлевна. — Когда я была молоденькой, за мной тоже ухаживал следователь, но я вышла замуж за красноармейца.
— А когда Юрий Иванович уехал? — спросил Подберезовиков с тайной надеждой.
— На нашей свадьбе гулял весь полк. Мы пели «Наш паровоз, вперед лети, в коммуне остановка», — продолжала вспоминать мама. — Вы знаете эту песню?
— «Иного нет у нас пути, в руках у нас винтовка», — закончил Максим. — Когда он все-таки уехал?