Беременна от мажора
Шрифт:
— Мозно мне еще моложено? — Поворачивается он к Диме и, задрав подбородок, причмокнув губами, добавляет: — Папа!
— Конечно, все, что хочешь. — Не выдержав момента, тянет его к себе Димка, обнимает, целует в макушку, жмет.
А я уже и не смущаюсь. Реву, глядя на них, как ненормальная.
Глава 19
Прошло два дня с того момента, как мы объявили сыну, что Дима его папа. И они с Васькой как
Димка открыто звал Василия сыном, а последнему очень нравилось всем подряд рассказывать, что у него теперь есть самый настоящий папа. От этого на глаза наворачивались слезы. Малыш, качаясь на качелях на детской площадке, вслух транслировал, какой у него замечательный отец, и что вместе они играют в мяч, догонялки и прятки. Это было невероятно мило.
Вот только Дима был по-прежнему сдержан и подчеркнуто любезен. Все, что у меня было — его томные взгляды, нечаянные прикосновения, запах и комплименты.
«Отлично выглядишь. Красивое платье. Чудесная прическа»
В памяти множились случайные моменты совместных минут. И только. Сердце болело.
Душа билась в необъяснимой агонии: волнами накатывало чувство беспредельной тоски, отчаяния. Хотя для ощущения безысходности, какого-то жизненного тупика не было серьезного повода. Ну подумаешь, безответная любовь, ну в самом деле, с кем не бывает? Есть ведь его черные глаза, теплая улыбка и невероятная забота о нашем мальчике. Но все равно по утрам я одевалась только для него. Как бы по делу звонила во время их с Васькой прогулок, чтобы просто услышать его голос и громкое дыхание.
А он не предпринимал ровным счетом ничего, ходил только к сыну. И вроде радоваться надо, но было грустно и все время хотелось плакать.
На третий день я получила от него очередное сообщение:
«Иванка, привет. Не хочу докучать звонком. Я перепутал адрес доставки. Беговел привезут в новую квартиру. А я ухал в командировку, прими его, пожалуйста, в шесть часов. Буду премного благодарен. Прости за сложности».
Отодвинув телефон подальше от себя указательным пальцем, я в очередной раз скисла. Он уехал, а значит, я его не увижу. И надетый мной специально для него темно-серый офисный сарафан, так хорошо сочетающийся с туфлями на шпильках, останется без комплимента.
В автобус лезть не хочется, беру такси и еду в центр, туда, где расположен наш элитный дом. Здороваюсь с консьержем, благо здесь меня уже знают. Поднимаюсь на лифте, открываю дверь своим ключом, вхожу внутрь. В тишине квартиры отчетливо слышно, как я бросаю связку на тумбу, как иду по коридору, и как при этом грохочут мои шпильки.
Но тут происходит что-то совершенно неожиданное. Я приостанавливаюсь, ошарашенно глядя на брошенный в углу упакованный беговел. Очевидно, его уже доставили.
И пока я об этом думаю, из зала выворачивает Дима. Босой и голый по пояс. Он одет в простые спортивные черные штаны, его волосы мокрые, а глаза горят таким огнем, что я теряюсь. Дима так смотрит, будто я — это уже не я, а нечто невероятно особенное. Кожей ощущаю этот его бессовестный горячий взгляд.
Его появление настолько внезапно, что я столбенею. Сердце резко дергается и, подпрыгнув в груди, пускается вскачь. Невольно роняю взгляд ниже, на его широкую твердую грудь, еще влажную и блестящую после душа. Зачаровано любуюсь загорелой кожей, каменным рельефным животом и буграми мышц на руках. И родинкой на торсе, которую все еще помню после нашего первого и единственного раза.
Снова поднимаю глаза. В Диме чувствуется так много физической силы. И внутренней, какой-то мужской, которую я чувствую, скорее, интуитивно. А его глаза… Они источают необузданное бешеное желание.
— Я хотел быть хорошим, Иванка, старался не мешать вам и быть только отцом Василию, но у меня не получается.
Не успеваю вздохнуть и просто смотрю, как решительно он идет на меня. Движется по коридору, все больше дурманя своим запахом и гипнотизируя властью жгучего, страстного взгляда. Уже не карих, а абсолютно черных глаз.
Ловит за руки, дергает на себя, прижимая тесно и абсолютно бесстыже, давая прочувствовать всю свою твердость. Подхватывает под бедра, приподымая с пола. Резко усаживает на какую-то массивную тумбу возле входа. И, впиваясь в губы жестким поцелуем, бесстыдно запускает руки под юбку.
От его напора тело превращается в сладкую вату. Дима будто дорвался и хищно целует, поглощая мой рот с особенной алчностью. Мы целуемся с безудержным пылом, отрываясь лишь на мгновение — схватить воздуха, чтобы не задохнуться. И снова накидываемся друг на друга, не в силах прервать это страстное танго — обалденный, неистовый танец любви, наполненный жадным и влажным отчаянием.
Под нами скрипит мебель, грозясь развалиться. Но кого это волнует? Главное — трогать, касаться, чувствовать. Он наваливается жестче, властно сжимает волосы на затылке и впивается в губы резче, как будто пытается выпить меня до дна, забрать все, поглотить, заволакивая остатки разума колдовским мороком. Его прикосновения становятся все откровеннее, яростнее, сильнее.
— Ореховая тумба из натурального дерева, должна выдержать, — рвано цедит сквозь зубы, с трудом оторвавшись от моего распухшего рта.
— Обманул и заманил, — мямлю с восторгом, испытывая сладкое головокружение.
— Я же говорю: хорошим быть не получается.
Мне так нравится чувствовать под пальцами его обнаженную кожу: сжимать мощные руки, царапать твердые лопатки, гладить мускулистую спину. А Дима, словно хищный зверь, без особых церемоний резко дергает на мне одежду, втягивая запах, издавая сиплые, глухие стоны. Нас обоих трясет. Его движения грубые и пылкие, он обрушивается на меня с такой страстью, что мечется по телу и то кусает шею, то засасывает кожу в нежном месте возле ушка, то целует плечи до синяков и засосов.