Беременна в расплату
Шрифт:
— Давай, Мари! Ублажай мужа. Раз ты меня так любишь!
Дергаю за волосы на себя.
Сжимаю упругую налитую грудь. Выкручиваю соски, а у самого рычание в горле забивается.
Ненавидит. Ненавидит же!
И я. Я сам ее сейчас ненавижу так, как никогда и никого!
Но, блядь, не могу. Подохну, если не возьму.
Резко дергаю молнию на штанах.
Бросаю на постель, нависая сверху.
Рвано дергаюсь налитым кровью членом между ее грудей, сжимая их руками.
И чуть
Рывок. Еще одни. И ее всхлипы.
Блядь, зажал бы себе уши, чтобы ее не слышать!
Но не могу оторваться от страстно. Дико. До одури желанного тела!
Я бы и грудь ей проломил. И сердце оттуда бы на хрен вытащил. Заставил бы его биться только в моих руках. Только. Для меня. Всегда!
Сперма выплескивается фонтаном прямо ей на лицо.
— Вытрись, — бросаю влажные салфетки, глядя на ее, еще подрагивающее, обнаженное тело.
— Бадрид…
Тихо шепчет, а у меня внутри все сжимается от этого шепота.
Почти так… Почти так, как раньше… Как тогда… Когда я еще только проваливался в этот больной, ненормальный, наркоманский дурман!
— Твой выблюдок меня не интересует, Мари.
С грохотом захлопываю за собой дверь.
Прижимаюсь к стене, будто пьяный. Бессильно сжимаю и разжимаю кулаки. Хватаю распахнутым ртом воздух. Внутри будто огнем все выпалило. Дышать не могу! Черная гарь в легких вместо воздуха!
Плевать мне на ее плод любви с этим ублюдком- Динаром! Так какого хрена не трахнул? Не взял, как и хотел?
С грохотом обрушиваю кулак в стену.
Потому что не мог!
Не мог ей навредить! Не мог и не могу!
Хоть и правильно бы сейчас было бы так. Затрахать до кровавой пены. Чтобы самому. Вытряхнуть из нее ЭТО!!!
Вваливаюсь в недостроенную сауну и опускаю голову в бочонок со льдом.
Кулаки сжимаются с бессильной ярости.
Ничего. Ни хрена не помогает!
Ехать в кабак нет смысла.
Виски не вырубит, сколько бы его не выпил!
Сам бы из себя эту хрень вырезал и вышвырнул содрать сторожевым собакам, что охраняют дом.
Если бы мог…
Если бы я только мог!
Хоть как-то избавиться от того, что так раздирает! От любви этой чертовой, проклятой! От этого бредового наваждения!
Единственный выход переключиться на дела. Хоть как-нибудь отвлечься.
Устраиваюсь за стол в кабинете.
Судорожно сжимаю виски.
И сам не замечаю, как вместо дел включаю камеру.
Смотрю. Смотрю и оторваться не могу.
Бледная.
Слишком она бледная. И круги эти запавшие под глазами.
Смотрю, а сам не дышу. Жадно впитываю каждый жест. Каждое движение. Каждую изменившуюся черточку в обманчивом лице.
Смотрю, как вытирается салфетками.
Тяжело поднимается, разминая шею.
А отпечатки моих пальцев так и горят. Горят на белой коже!
А я скрежещу зубами. Потому что сам готов себе эту руку отпилить! И одновременно хочу это горлышко сжать еще сильнее!
Жадно, будто вдыхаю, рассматриваю всю. Всю ее. Вот сейчас Обнаженную. Без прикрытия. Без прикрас. Без вранья в лукавых глазах и маски в мимике.
Нежная.
Блядь, до чего же она нежная. Хрупкая. Моя!
Сердце сжимается, и всю ярость будто ливнем, смерчем сносит.
Спутанные волосы.
Светящаяся белизна кожи.
И эта нежность…
Блядь. Она, кажется, прямо как свечение от нее исходит!
Хочется касаться. Носить на руках. Отгонять каждый ветерок, что потревожить посмеет.
Вдруг срывается с места и несется в уборную.
Падает на пол и ее начинает рвать.
Блядь.
Все внутри переворачивается. Снова и снова. Острыми ножами.
Подняться с места не могу.
А сам бы дернулся туда. К ней. И волосы ее бы держал. И всю ее, дрожащую.
Не мигая, смотрю, как поднимается. На дрожащих ногах возвращается обратно. Укладывается на постель и закрывает глаза.
Улыбается. Так блаженно улыбается, поглаживая живот.
Правда, — лупит по мозгам и нутру со всех сторон.
Окончательно. Итог. Правда!
Был еще шанс, что и Наина с Динаром соврали. И что она. Чтобы защититься. Чтобы обезопасить себя от моей ярости.
Но сейчас все внутири переворачивается.
Особенно, когда она, вот с этой улыбкой, с закрытыми глазами так нежно, так ласково поглаживает свой живот.
Вот что в ней другое. Вот оно. Самое важное. То неуловимое, что я видел в ней и разобрать не мог.
Женщина. Она когда матерью стать собирается, совсем другая. Особенная. Такая… Будто неземная. Не от мира сего.
Помню еще по матери.
Как она менялась. Как светилась. Будто бы и не шла, а парила в воздухе.
И появлялась в ней какая-то тайна. Уникальная. Удивительная. Такая, что трепетать все внутри заставляла.
Улыбается и шепчет что-то.
Уже говорит с малышом?
Охренеть.
Но им там, в этом состоянии, виднее.
Может, он даже ее и слышит. И даже понимает.
Есть оно. Особенное общение. Особый разговор.
Когда не словами. И слова неважны. Когда сердца, что-то внутри общается. И слышишь. Слышишь внутри себя другого. Каждую грань его слышишь.
Блядь!
Я ведь ее так и слышал! Каждый миг, когда мы были вместе!
Сжимаю край стола так, что он разлетается в щепки, разлетаясь в моей руке.
Когда она последний раз ела? Ей нужно что-то особенное?