Березовый сок. Рассказы
Шрифт:
Неожиданно Анна, не приходя в себя, тихо произнесла:
— Да, — и вновь погрузилась в забытье.
— Я не говорила об этом, надеясь, что все как-то устроится, но после вашего появления здесь это уже третий раз, когда она пытается что-то сделать с собой, — сказала сестра, не глядя в глаза Кириллу; голос ее дрожал и на лице отражалось отчаяние. — Первый раз я схватила ее за руку, когда она уже собиралась вскрыть вены, затем я заметила пропажу в аптечке сильнодействующего лекарства и нашла его у Анны в кармане халата. Кирилл Максимович, надо что-то делать!
— Что? — произнес молодой врач, зная ответ.
После долгого молчания пожилая
— Или дать им обоим, Анне и ребенку, погибнуть, или спасти хотя бы мать.
— Авдотья Марковна, от вас ли слышу? Мы же все трое верующие! Аборт — это страшный грех — это убийство! Никакие молитвы не спасут наши души, Бог отвернется от нас, не будет нам спасения. Я монах, Авдотья Марковна, монах, и никогда не сделаю этого. Пусть в район едет!
— Да как же она поедет? Она никогда из поселка не уезжала, какие дела могут быть у нее в городе? Хоть и на один-два дня, но что она скажет деду? Вскроется все? Позор! Тогда уж она точно руки на себя наложит. Я верующая, но я еще и баба! Как ни объясняла ей о счастье материнства, а сам видел, что сегодня произошло. Тебе, Кирилл, решать! Только от тебя все зависит!
— Вы, Авдотья Марковна, ни на минуту не оставляйте ее одну, — задумчиво произнес Кирилл и ушел к себе в кабинет.
Повидала Авдотья Марковна на своем веку и поняла: «Ждать надо!».
Три дня в больнице стояла тишина: никто не обращался за помощью, и монах трое суток не выходил из своей комнаты, ничего не ел; первый день даже воды не пил — непрерывно молился. Иногда напряжение истощало его настолько, что он впадал в дремоту, но вскоре, открыв глаза, глядя на иконы, снова обращал свои помыслы к Богу. Он уже перестал просить Господа о том, чтобы Всевышний вразумил его. Он стал просить только об одном: «Пощади!»
Утром четвертого дня Кирилл вышел из кабинета. Поверх рясы на нем был белый халат, рукава были закатаны.
— Готовьте Анну, — только и сказал он Авдотье Марковне.
Через несколько минут он склонился над Анной, но так и остался стоять неподвижно. В больничной палате повисла гнетущая тишина. Еще только что Кирилл видел все отчетливо, как вдруг все вокруг стало расплываться. «Бог пытается спасти меня, — подумал он отрешенно. — Поздно!»
Наконец пелена с глаз начала спадать, зрение почти восстановилось, и неожиданно в глаза ударил яркий свет и все вокруг погрузилось в полную темноту. Мелькнула мысль: «Прости, Господи!»
Через мгновение монах увидел очертания какого-то лица, которое медленно начало проявляться. Боль пронзила голову и ушла вниз, сжав сердце. «Нет, не хочу!» — в отчаянии подумал монах, понимая, что от него уже ничего не зависит.
Брат Кирилл пытался отвести взгляд, но куда бы ни поворачивал голову, он видел страшную рожу с рогами, на одном из которых висел нимб. Рожа непрерывно изменялась, но одно оставалось постоянным — жуткая гадливость, от вида которой по телу снизу вверх и обратно пробегали судороги. Тело монаха покрылось горячим потом и мурашками. Одновременно Кирилл услышал ангельское пение — оно становилось громче, громче и наконец, вытеснив рожу, заполнило весь мир. Инок чувствовал, что блаженные звуки вытеснили и его «я», и ему нигде нет места во Вселенной: его душа витала где-то между мирским и божественным.
Пение смолкло, а боль в сердце стала невыносимой. Отчаяние и тоска охватили монаха. «Где я? Бесы? Зачем? Бежать, спрятаться в своей келье, где мне было покойно и где мы будем только вдвоем — я и Он! Бежать, сейчас же!» — пронеслось в его голове.
Крикнув то ли бесу, то ли Анне: «Во-о-о-н!» Кирилл выскочил в прихожую. Он никак не мог попасть левой рукой в рукав пальто. Распахнутый наполовину и не осознавая, что он делает, стремительно вбежал в кабинет, схватил одну из икон, прижал ее рукой к груди, запахнул пальто и выбежал из больницы. С безумными глазами шел он через белое заснеженное поле. Ветер развевал его мокрые от пота волосы и рукав пальто. Ноги запутывались в глубоком снегу: он падал, вставал и снова падал, и опять вставал. «Только уберечь!» — непрерывно повторял он и сильнее прижимал рукой икону.
Он почти ничего не видел перед собой, но знал, что если и есть для него, грешника, спасение то оно в монастыре, в келье, в молитве. На полпути к монастырю силы покинули его, и он, упав и обтерев лицо снегом, пополз.
Монах, открывший ворота, вскрикнул, отшатнулся и побежал к игумену. Кирилл добрался до своей кельи, попытался взобраться на кровать и…
Игумен Макарий, трижды перекрестившись, вошел в келью брата Кирилла. За ним чуть поодаль крадучись последовали монахи. В келье было темно. Попытались включить свет — не включился.
— Свечи! — приказал игумен.
Принесли свечи, зажгли и разом все, вскрикнув, отпрянули назад. На полу с всклоченными волосами сидел, облокотившись спиной на кровать, монах Кирилл, полностью нагой. Его лицо было перекошено, глаза смотрели на вошедших, рука указывала на икону в дальнем углу кельи. Разобрать в полумраке, кто изображен на иконе, было невозможно, но в мерцании свечей казалось, что святой хохочет, строя страшные гримасы. Глаза брата Кирилла выражали ужас и безумие. Неожиданно порыв ветра распахнул окно, свечи погасли, и в полной темноте раздался нечеловеческий вопль, зовущий куда-то в самые глубины сознания, откуда не возвращаются. Раздался гром, и молнии засверкали одна за другой. В краткие мгновения света мелькало мученическое лицо брата Кирилла, и при каждом всплеске молнии оно было разным, но всегда перекошенным судорогой. Казалось, в душе монаха сам Господь борется с Сатаной. Наконец все стихло. Игумен и монахи стояли, оцепенев и в полном безмолвии…
Свет включился сам собой. Кирилл по-прежнему сидел в той же позе, но глаза его не выражали ничего — взгляд их был пустым. Все: одежда, постельное, занавеска на окне — все было изорвано и разбросано на полу, но ни одна из святых книг не была тронута: все они аккуратно стопками лежали на подоконнике и на столе. Невидящий взгляд монаха был обращен к иконе Святого равноапостольного Кирилла. По губам монаха можно было угадать, что он непрерывно повторял: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного, Господи Иисусе Христе… Господи Иисусе Христе…»
Все облегченно вздохнули. Помешательство? Здесь видели и не такое. Вскоре брат Кирилл затих, и все вышли из его кельи.
— Надо бы его в психиатрическую больницу отвезти, но дорогу до трассы так замело, что не проедет скорая помощь, — сказал Макарию отец Ипполит. — И оставлять его здесь в таком состоянии нельзя. Что делать-то будем?
Игумен молчал, он и сам все это понимал. Минуты через две он принял решение:
— Выбора у нас нет, отправляй монахов с носилками в поселок, в больницу. Может, помогут брату Кириллу, успокоительные лекарства-то у них имеются, а мы молиться за него будем, а там как Господь положит.