Берлинский дневник. Европа накануне Второй мировой войны глазами американского корреспондента
Шрифт:
Весь день мы плутали. Нашу колонну из четырех машин вел молчаливый шофер. Наш водитель заметил: «Он такси водил в мирное время. Вечно плутал и всегда выбирал самый длинный кружной путь». Мы уже совсем проехали Кельн, когда за зеленеющими полями заметили башни собора, и повернули назад, только когда проехали полпути к Франкфурту и уже начинало темнеть. К концу путешествия светила почти полная луна, и было очень красиво, когда мы въезжали в Аахен по дороге, укрытой сводами деревьев. На дороге бесконечные колонны войск, на грузовиках и в пешем строю, двигались в сторону фронта, с песнями и в отличном настроении.
(Пример необычайного внимания германской армии к мелочам. На автобане на протяжении трехсот миль от Берлина до Кельна через каждые двести ярдов
Не считая нескольких немецких бомбардировщиков, взлетавших в окрестностях Ганновера, мы за целый день не увидели в небе ни одного самолета, даже когда подъезжали близко к бельгийской границе. Проехали мимо кельнского аэродрома. Он забит самолетами, но ангары не тронуты. Они прекрасно закамуфлированы маскировочными сетями. Очевидно, что ночные налеты британцев не только не вывели Рур из строя, но даже не повредили ни одного аэродрома. Кажется, союзники до сих пор ведут странную войну.
Мой номер в отеле «Интернейшнл» находится на самом верхнем этаже, почти на чердаке. Неприятное место, если ночью налетят английские бомбардировщики. Но вот уже два часа, как стемнело (сейчас час ночи), а их пока нет.
Позднее. Три тридцать ночи. Они прилетели без десяти три. Я проснулся от грохота зенитных орудий и треска пулеметов на крыше дома на противоположной стороне улицы. Судя по звуку моторов и по тому, как непрерывно стреляло зенитное орудие на вокзале в сотне ярдов, от моего окна, англичане бомбили железнодорожный узел Аахена. Никакого сигнала воздушной тревоги не было. Первый сигнал мы получили от внезапного грохота зениток. Я вышел в холл посмотреть, что люди делают в таких случаях, как они реагируют. Шесть испуганных женщин в ночных халатах бешено неслись вниз по лестнице с застывшими от ужаса лицами. Несколько мужчин, мне показалось офицеры, спускались не спеша. Но ни одного из девяти журналистов нашей компании. Бравада? Просто никто не рисковал напрасно, поскольку военные не были напуганы. Налет продолжался двадцать пять минут, потом все затихло. Очень хочется спать, но в пять часов надо вставать.
Аахен, 20 мая (полночь)
Это был знаменательный день в моей жизни. Мне суждено было увидеть разрушения, которые несет война, увидеть то, что пушки и бомбы делают с домами и живущими в них людьми, с городами, мостами, железнодорожными вокзалами, рельсами и поездами, университетами и старинными зданиями, с солдатами противника, грузовиками, танками и лошадьми, попавшими под огонь.
Зрелище не привлекательное. Нет, его не назовешь приятным. Например, Лувен, старинный университетский город, в ярости сожженный немцами в 1914 году и заново отстроенный — частично с американской помощью. Сейчас большая его часть в развалинах. Огромная университетская библиотека, восстановленная на пожертвования американских школ и колледжей, полностью разрушена. Я спросил у немецкого офицера, что сделалось с книгами.
«Сгорели», — ответил он.
Должно быть, я выглядел довольно-таки шокированным, наблюдая все это разорение и размышляя над тем, какой удар нанесен образованию и культуре и всему прекрасному, что есть в европейской жизни.
Офицер добавил: «Очень плохо. Жаль. Но, дружище, это же война. Поймите».
Я понял. Но это больно.
В передаче, которую мне придется вести из Кельна, если до него доберемся, я подведу итог всему, что сегодня увидел.
Вот почти хронологический отчет.
Сразу, как рассвело, мы выехали из Аахена (Аи-ля-Шапель) и направились через голландскую провинцию Лимбург в Маастрихт. Не похоже, что голландцы оказали здесь сильное сопротивление. Дома целы, окна не разбиты. На редких и нарядных, как игрушечные, голландских домиках следы пулеметных очередей, но не более того. Видно, что голландцы не предпринимали попыток задержать продвижение немцев, взорвав дорогу на Маастрихт. Поврежден лишь один мост через реку. Больше ничего.
Мы пересекали Маас (Мейзе) у Маастрихта. Река в этом месте широкая и представляет собой естественный оборонительный рубеж, но голландцы им не очень-то воспользовались. Мосты взрывали неохотно. Взорван один из семи или восьми пролетов на двух мостах, которые я видел. У немцев, очевидно, были в тылу запасные пролеты, сделанные из стальных рам, и, как только в пределах нескольких часов их доставляли, мосты выглядели как новые. Когда мы проезжали, по обоим мостам грохотали немецкие тыловые части.
7.30 утра. Прибыли на Альберт-канал. С его крутыми берегами высотой по тридцать футов, которые бельгийцы зацементировали, чтобы по ним невозможно было взобраться, он был отличным оборонительным рубежом, особенно против танков. Вот только мост бельгийцы не взорвали. Я поинтересовался у немецкого офицера почему.
«Мы слишком быстро наступали», — ответил он. Очевидно, здесь произошло то же самое, что и на большинстве других важных мостов через Альберт-канал в направлении к Льежу. Немецкие парашютисты-десантники ударили по мостам с тыла, уничтожили защищающие их пулеметные расчеты, подавили все огневые точки и перерезали провода, ведущие к заложенным в мостах взрывным устройствам, еще до того, как бельгийцы успели их взорвать. Конкретно этот мост через канал на бельгийской стороне защищала долговременная огневая точка на самом мосту и по одной в ста ярдах справа и слева от него. Бункер на мосту, скорее всего, был взят тем же таинственным способом, что и форт Эбен-Эмаэль у Льежа, парашютистами, оснащенными каким-то современным оружием.
Немецкий офицер предупредил нас, чтобы мы не заходили в бункер, потому что там остались мины, но двое все-таки рискнули. Я сразу же заметил, что внутри бункера был пожар. Из чего сделал вывод, хотя и с некоторыми оговорками: у парашютистов, бравших бункер с тыла, наверное, был огнемет, и они огнем уничтожили тех, кто находился внутри. Неподалеку заметил свежие могилы. Над ними высились колья с бельгийскими касками. Возможно, это личный состав дота.
Скорость тоже играла свою роль, создавая эффект неожиданности. Моторизованные германские части пересекли голландскую границу в двадцати милях отсюда в пять часов утра и перебрались через этот канал в Бельгию (минуя Маастрихт, который должен был хорошо обороняться, но не оборонялся) в десять, то есть за пять часов.
Разница между Голландией и Бельгией сразу же бросается в глаза. Как только мы пересекли границу Бельгии, вдоль дороги потянулись кварталы домов, буквально превращенных в пыль. Очевидно, бельгийцы были сделаны не из того теста, что голландцы. Вначале они дрались как львы. За каждый дом.
7.45. Тонгр. Здесь мы в первый раз неожиданно столкнулись с настоящим опустошением. Значительная часть города, там, где мы проезжали, разнесена вдребезги. Железнодорожный вокзал в руинах — видимо, работа пикирующих бомбардировщиков. Все рельсы вокруг покорежены, вагоны и локомотивы сброшены с путей. Мы представили себе, если вообще это можно было представить, ужас местных жителей. Когда в четверг (9 мая) они легли спать, Бельгия пребывала в мире со всем миром, включая Германию. В пятницу на рассвете немецкие бомбардировщики уже нацеливались на вокзал и город, на те самые дома, в которых люди так мирно заснули, чтобы превратить их дома в обугленную кучу руин. Сам город полностью опустошен. Две-три голодные собаки печально обнюхивают развалины в поисках воды, пищи и своих хозяев.