Берлинский дневник. Европа накануне Второй мировой войны глазами американского корреспондента

Ширер Уильям Лоуренс

В ожидании удается слегка перекусить — куском черного хлеба, намазанным каким-то консервированным рыбным рагу. Потом выезжаем на фронт. Перед отъездом дежурный армейский офицер предупреждает нас об опасности. Говорит, что мы должны неукоснительно следовать его инструкциям. Объясняет, что в случае появления самолетов союзников или удара французской артиллерии надо бежать на соседнее ноле и залечь ничком. Теперь, когда мы продвигаемся вперед, наша компания немного нервничает. Едем на север, параллельно линии фронта, примерно в пяти милях от него, в Ренэ, быстро пересекаем город, затем опять на север к реке Шельде, где идет бой. На многочисленных подходах к реке в пешем строю разворачивается пехота, первый раз мы видим ее пешей. Тяжелую артиллерию,

шестидюймовые орудия на резиновых колесах, тащат вверх по склону холма тягачи на гусеничном ходу со скоростью сорок миль в час удивительное зрелище. (Может быть, в этом и состоит один из военных секретов немцев, что такие большие орудия передвигаются так быстро?) Наконец мы останавливаемся. Скрытая в саду под деревьями справа от дороги батарея шестидюймовых орудий палит вовсю. Теперь мы видим долину Шельды и склоны на противоположном берегу. Грохочет артиллерия, и секунду спустя видишь на далеких склонах дым от разрыва снарядов. Офицер поясняет, что ведется обстрел дороги в тылу противника. По дыму от каждого разрыва можно проследить изгибы этой дороги на противоположной стороне. Мы выбираемся из машин, но тут же кто-то приказывает вернуться назад. Кто-то объясняет, что мы слишком на виду. Здесь нас может достать авиация или артиллерия противника. И мы быстро разворачиваемся назад, потом поворачиваем на запад и взбираемся на холм, расположенный за пределами артиллерийских позиций, теперь они находятся позади нас и стреляют через наши головы. Здесь в лесу, на самой вершине холма, артиллерийский наблюдательный пункт. Мы сидим на склоне и смотрим сквозь деревья на линию фронта.

Но испытываем разочарование. На самом деле мало что видно. Невозможно узреть пехоту и то, чем она занимается. Офицер поясняет, что бой идет внизу у реки. Союзники удерживают пока оба берега, но отходят вдоль Шельды. Единственным свидетельством участия в бою пехоты является продвижение вперед заградительного огня артиллерии. Потом он прекращается. Потом начинается снова, уже ближе к нам. Из чего следует вывод, что противник контратакует и после заградительного вала огня собственной артиллерии снова должна начаться атака немцев. Офицер, дилетант с Вильгельмштрассе, утверждает, что он видит пехоту. Я хватаю свой бинокль. Но пехота не видна.

По дыму от разрывов снарядов на склонах за Шельдой можно понять, что немцы подвергают жесточайшему обстрелу тыловые коммуникации противника. В бинокль видно, как немцы обстреливают дорогу, точно следуя всем ее изгибам. Спустя некоторое время на той стороне расплывается огромное облако дыма. До сих пор мы не особенно много знали о германской артиллерии как факторе их поразительного успеха. Наше внимание привлекали, главным образом, пикирующие бомбардировщики. Но ясно, что германская моторизованная артиллерия, доставляемая на позиции сразу вслед за наступающими танками со скоростью сорок миль в час, является мощнейшим фактором. Вероятно, союзники не предполагали, что артиллерия может передвигаться столь быстро. Теперь немцы ведут вокруг нас огонь из шестидюймовых орудий и 105-миллиметровых гаубиц. Грохот не такой оглушительный, как я предполагал. Возможно, уши к нему привыкают.

Молодой солдат подходит к нам и пытается вести какую-то пропаганду. Ни с того ни с сего заявляет, что вчера вечером англичане провели контратаку, дошли как раз до этого леса, где мы находимся, и угнали с собой все гражданское население. На большинство из нас это не произвело впечатления. Я думаю, что если они на самом деле контратаковали и вернулись сюда на один вечер, то большинство мирных жителей ушли с ними по доброй воле, лишь бы не попасть в лапы к немцам. Даже итальянцы смеются вместе с нами.

Я замечаю, что над линией фронта весь день кружатся два-три немецких самолета-разведчика, очевидно корректирующих огонь артиллерии. Они крутятся над полем боя беспрепятственно. Но нет самолетов, корректирующих огонь артиллерии союзников, который нацелен, кажется, исключительно на передовые позиции немцев, а не на их артиллерию, и это странно. Отсутствие разведывательных самолетов само по себе ставит союзников в трудное положение. За весь день мы не увидели практически ни одного их самолета. Пару раз объявляли воздушную тревогу, но они не появились. Как же расплачиваются теперь Англия и Франция за свое преступное невнимание к авиации!

На исходе дня, прошедшего под грохот орудий, артиллерийские части, расположенные рядом с нами, получают приказ продвинуться вперед на новые позиции. Можно предположить, что наступление развивается по плану. Тотчас вокруг нас в зарослях леса начинается движение людей и машин, которых мы даже до этого не заметили, солдаты стряхивают ветки деревьев, так здорово их маскировавшие, и исчезают. Мы бросаем последний взгляд на долину Шельды, на дым, поднимающийся при разрыве снарядов на противоположном берегу реки. Наверное, для немецких офицеров, стоящих рядом с нами, все это имеет смысл. У каждого просвистевшего снаряда свое задание. Каждое орудие и каждый грузовик, который мчится по дороге, следуют в какое-то предписанное им место. Каждый из многих, многих тысяч. На самом деле весь этот хаос (для меня) на поле боя представляет собой картину приведенной в действие хорошо смазанной машины уничтожения.

Мы возвращаемся в Брюссель. Над головой проносятся немецкие пикирующие бомбардировщики, направляющиеся на небольшие вечерние задания. Над Брюсселем демонстративно летают немецкие истребители и бомбардировщики. Это германская идея, как произвести впечатление на население…

До Аахена мы добираемся после полуночи. В Маастрихте немцы ожидают налета британских бомбардировщиков. За четверть мили от восстановленного моста нас останавливает солдат. Все огни следует потушить. Едем по мосту при свете луны, сегодня почти полнолуние, очень красиво. Через четверть мили за мостом нас опять останавливает солдат, говорит, что фары можно включить. Четкая работа.

Многие ребята из нашей компании вторично ограбили Брюссель и теперь беспокоятся, как бы немцы (которые все еще держат таможенную будку на прежней голландско-германской границе!) не отобрали их трофеи. Но они и не отбирают.

Для эфира уже слишком поздно, поэтому я запишу текст, чтобы передать его по телефону в Берлин, оттуда телеграммой в Нью-Йорк, а там его зачитают по радио. Только уселся писать, как на Аахен налетают англичане. Покидаю свой номер, который расположен выше последнего этажа (на перестроенном чердаке), и пишу сообщение в столовой на первом этаже. Зенитный огонь из орудий всех калибров продолжается. То и дело чувствуешь толчки от бомб и слышишь их взрывы. Наша маленькая гостиница расположена в ста ярдах от вокзала. Англичане, видно, стараются попасть в него и в сортировочную станцию. Доносится рев их больших самолетов, иногда вой немецких ночных истребителей…

Мой заказ на телефонный разговор выполняют в час двадцать утра. Слышно с трудом из-за грохота орудий и разрывов бомб.

Пока готовлю свой материал, все время делаю пометки, как проходит налет авиации.

12.20 ночи — звук зениток.

12.40 — раздается сигнал воздушной тревоги.

12.45 — неожиданно где-то поблизости ударило большое зенитное орудие.

12.50 — звуки авиационных пушек с немецких истребителей.

1.00 — открывают огонь легкие зенитные орудия у вокзала.

1.15 — все продолжается.

Продолжался налет ровно до четырех утра. Но после разговора с Берлином я, почувствовав сонливость, забрался в кровать и тут же уснул.

Берлин, 24 мая

Две недели назад Гитлер начал свой блицкриг на западе. С тех пор произошли следующие события: захвачена Голландия; оккупировано четыре пятых территории Бельгии; французская армия отброшена к Парижу; армия союзников, которая, как предполагалось, насчитывала миллион человек и представляла собой элиту франко-британских вооруженных сил, попала в ловушку и окружена у Ла-Манша.